Шахматная доска роботов

Лэндон Донован проводил до выхода своего клиента, австралийского учёного, чью новаторскую идею пытались присвоить мошенники, и чьи деньги намеревался присвоить Донован, за то, чтобы мошенники не присвоили себе его новаторскую идею. Он пожал клиенту руку, уверенным тоном сказал прощальные слова, которые поселили в душе австралийского учёного спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, и закрыл за ним дверь. Уже был поздний час, на улице давно стемнело, и в конторе не осталось работников. И не осталось их не потому что рабочий день окончился – они уходили с работы тогда, когда им это позволял Донован, словно зажиточный плантатор, распоряжаясь временем и трудом своих батраков. Но сегодня их не было потому, что Лэндону нужно было остаться наедине. Он прошёл к кофе машине, заварил себе чашку крепкого напитка и уселся в кресло. Правой рукой он подвинул к себе телефон и набрал номер по памяти. Пошли гудки. На том конце трубки ответили. Это был Тим Кэнвуд. Серийный убийца, маньяк и просто ненормальный, у которого было не в порядке с головой, с психикой и вообще со всем тем, что делает людей людьми.

– Алло.

– Тим, здравствуй.

– Ооо! Мистер адвокат! – голос Кэнвуда моментально преобразился и теперь был радостным, как у ребёнка, которому позвонил отец, служащий в армии и два года не видящий ни дома, ни семьи, – рад вас слышать снова.

– Рад? – усмехнулся Донован.

– Конечно, потому что каждый ваш звонок передует нашему совместному веселью. Вы бы знали, как я жду, когда же наконец зазвонит телефон, что вы дали мне, и я услышу голос мистера адвоката. Можно сказать, я живу этим ожиданием.

– Разумеется, Тим.

– Мы выходим на охоту?

– Да.

– А кто цель? Надеюсь не хуже предыдущих?

– Конечно нет. Ещё лучше. Блондинка. Рост метр семьдесят один. Третий размер груди. Скромная, хороша собой, кожа нежная, молочная и ароматная.

– Студентка?

– Само собой.

– Я очень рад, мистер адвокат. Честно.

– Не сомневаюсь.

– Вы всё уже продумали?

– Иначе мы бы не разговаривали, Тим. Будь готов завтра к семи.

– Я возьму фургон.

– Да, и проверь, чтобы в нём завтра ничего не сломалось.

– Он у меня постоянно наготове! Это самый исправный фургон в стране, – он засмеялся дурным смехом.

– Отлично, Тим, до скорого, – Лэндон повесил трубку, откинулся на спинку кресла, закинул ноги на стол и отхлебнул кофе из чашки.

Стефан Серафим

07 октября 2013 года

Стефан Серафим стоял у окна и наблюдал, как дождь посылал свои иглы, под острым углом врезающиеся в стекло, бомбардировавшие его, пытаясь разбить, пробить и ворваться внутрь, чтобы сокрушить всё вокруг, но безуспешно. Расшибаясь об окно, они превращались в капли, которые и здесь сливались вместе в единое целое, и стремительными потоками бежали по стеклу вниз, преобразуюсь в бурные высокогорные реки на карнизе, спадающие с высоты к земле. На улице бушевала буря, какой не было уже давно, словно вновь наступал Великий Потоп, и глупцам, которые не поверили в него, не построили Ковчег, теперь оставалось лишь стоять и наблюдать, как небо низвергается водой, заполоняющей улицы и дороги, поднимаясь выше и выше. Вспышки грозы выхватывали высокую фигуру Стефана Серафима из темноты. И во время этих вспышек тень от бесчисленного количества дождевых капель за окном, устилала его лицо. В комнате не горел свет, и в редких промежутках между молниями, внутри царила темнота. И темнота эта была заполнена шумом дождя, потому что ни окна, ни стены, сдерживая сам дождь, не могли сдержать его звуков, словно тысячи телевизоров включили одновременно, но все они сломаны, и неполадка выражается в эфирном шуме, который они издают в унисон. В окна ударялись листья, ветки и мусор, поднятый вверх, словно ветер презирал людей, бросая им вызов, спрашивая: «Кто вы такие, без своих бетонных коробок, за которыми прячетесь?». И Серафим стоял у окна и смотрел в него с таким видом, будто всё происходящее снаружи было его великим замыслом, согласно его воле, результатом его желаний.

Серафим стоял спиной к своему собеседнику, который терпеливо ждал, не смея нарушать царившее положение вещей в котором была буря в тишине, темнота во вспышках грозы и раздумья Стефана Серафима в его взгляде вдаль, и казалось, что так должно было быть с самого начала, со времён, когда в книгу мировых событий записывалось всё, что должно было произойти и случиться. И когда время пришло, ножницы голоса разрезали плотную материю тишины и шума, и голос показался громким:

– Овца отбилась от стада, и возвращаться не намерена, – проговорил Стефан, не поворачиваясь.

Собеседник молчал.

– Мальчик, – продолжил Стефан, – знаешь, что раньше делали с такими овцами?

– Нет.

– Использовали их дальше. Ведь они – это был хлеб людей, которые их пасли. А наша овца тем более, особенная, она смотрит в будущее и видит, как его можно изменить. Считает, что оно в её власти.

– А как на самом деле? – собеседник стоял неподвижно, голос его был заинтересованным.