Шакспер, Shakespeare, Шекспир. Роман о том, как возникали шедевры

– Стало быть, никаких границ воображению? Тогда вот такая идея: пожилой и подозрительный джентльмен обнаруживает случайно оброненный его молодой женой на маскараде браслет – у пустого повесы, вертопраха. Муж сходит с ума от ревности, но перед этим…

– Только не душит жену, Уилл, – запротестовал я. – Удушения Дездемоны человечеству хватит на все времена.

– Не смей сомневаться в моей фантазии! Он подсыпает жене яд в бокал с чем-то там, каким-то питьем… но перед этим – я помню твои рассуждения о ревности! – публично наносит повесе смертельное оскорбление, а драться с ним на дуэли отказывается. И свет несчастного юношу изгоняет! В «Отелло», Роджер, все несчастья происходят из-за козней злодея Яго, а здесь – рок и только рок, и потому пьеса непременно должна быть написана в стихах – рифмованных, темпераментных…[34]

Что ж, ваша очередь, лорд Ратленд, посмотрим, умеете ли вы что-нибудь придумывать или только исправляете огрехи других.

В голове не было ни одной светлой мысли, однако закипающий внутри меня азарт требовал: говори! Начинай говорить что угодно, первые слова не имеют никакого значения – начни, а потом сложится само собой!

– Э-э-э… собравшиеся вместе друзья, среди которых… э-э-э… одна случайная гостья… Она видит портрет молодого человека и спрашивает: «Кто этот красавец?» – «Мой младший брат, – отвечает хозяин дома. – Два года назад он сильно проигрался в карты и, не имея возможности расплатиться, покончил с собой». – «Почему же он не обратился за помощью к вам?» – интересуется назойливая дама… И постепенно, слово за слово, восстанавливаются все события того времени. И выясняется, что молодой человек вовсе не покончил с собой, а был убит, но до этого соблазнил жену брата. Что девушка, которую хозяин дома так романтически любит, распутничает с его лучшим другом… в общем, выясняется такое, что теперь уже кончает жизнь самоубийством этот несчастный, которому так сильно и так некстати захотелось докопаться, наконец, до самой сути…

– Ну и что в этом сюжете привлекательного? – пожал плечами Уилл.

– А то! – возликовал я. Возликовал, ибо в голову вдруг пришло неожиданное и яркое решение, – что у пьесы должен быть второй финал: после слов «…и, не имея возможности расплатиться, покончил с собой» входит дворецкий со своим «Кушать подано!», после чего все мирно отправляются ужинать, истина никого не интересует, все живут, как раньше жили. И вот еще какая необходимая деталь: персонажи собираются в этом доме после того, как побывали на представлении пьесы с каким-нибудь красноречивым названием; подойдет, например, пословица: «Не будите спящую собаку»[35].

– Вы придумали на редкость увлекательную игру, миледи Элизабет, – задумчиво сказал Уилл. – Но что толку в нее играть? Даже если Роджер запишет эти сюжеты, даже если его записи когда-нибудь найдут, то ведь пьесы создадут другие, быть может, и не в Англии…

– Не надо ничего записывать, Уилл, – возразила она, – достаточно произнести вслух, и ничего не пропадет, не исчезнет – и кто-нибудь когда-нибудь словно бы услышит наши голоса, кого-то озарит нашим теперешним озарением – и вовсе не надо ему знать, что двести, триста лет назад трое, слитые воедино в АлефЛамедРеш, уже мечтали написать такие пьесы. Мечтали, но не успели… А как вам такой сюжет, джентльмены? Почтенный оксфордский профессор английской фонетики находит какую-то хорошенькую служанку придорожного трактира, обучает ее изумительно аристократическому выговору всего нескольких расхожих фраз, хорошим манерам и выдает за свою дочь. Девушка не умеет ни читать, ни писать, но ее потрясающее произношение и умение держать себя производят фурор на королевском приеме, в нее влюбляются сразу несколько молодых придворных, но…

– Но все дело в том, – подхватил я, – что ее, подобно Пигмалиону, уже полюбил чудаковатый профессор, однако девица не спешит пасть в его объятья…[36] Что скажешь, Уилл? Это ведь интереснее имитации оживления мраморной статуи, которую ты использовал в одной из недавних твоих поделок?

– Интереснее, – нехотя признался Шакспер, и тут его гений все же потребовал настоящей схватки. – Тем не менее я еще не брался за дело по-настоящему! Теперь берусь! Офицер, поэт, дуэлянт, из-за своего огромного носа считающий себя уродом, давно любит дальнюю родственницу. Все никак не решается признаться, но тут вдруг она говорит ему, что безумно увлечена молодым красавцем, подозревая, впрочем, что тот глуповат. И наш герой принимает героическое решение: стать «умом и голосом» этого молодчика, дабы от его имени высказать даме сердца то, что так долго копилось у него в сердце …

– А финал? – осторожно спросила Элизабет.