– Да, все так и случилось, родная. Когда я, глупец, воспевал помиловавшую меня старуху, ты плакала еще сильнее, чем после того, как впервые услышала от меня слова любви. Тогда у тебя хватило сил намекнуть, что вынуждена разделить судьбу крестной матери, в честь которой названа; а у меня достало сил утешать тебя. Насколько же все было хуже после приговора! Зачарованный подаренной мне возможностью жить, я только злился на тебя… Прости меня за это, если сможешь…
Но надо верить, Элизабет! Надо верить в то, что Богу ведомы наши страдания и что Он ценит наши шедевры. Надо верить в то, что Он есть Милосердие.
– Да. И верить в Уилла. Уилл же не отречется от нас на Суде?
– Нет. Он будет умирать, видя счастливый сон: как мы с тобой сидим на галерее театра «Глобус», а он, обращаясь к нам и к Нему, импровизирует, создавая великий монолог Меркуцио. И Макбет не зарежет этот сон, такой сон не способен зарезать никакой Макбет. Даже смерть дает досмотреть такой сон до конца – и Уилл досмотрит… А потом еще успеет прошептать последнюю строчку эпилога из «Бури»: «Милосердными будем друг к другу. И это финал».