Шакспер, Shakespeare, Шекспир. Роман о том, как возникали шедевры

– Мне поделом, ничего, кроме как быть преданной самою собой, я не заслужила. Ничего, кроме беспросветной Тьмы, я не заслужила. Подожди, не перебивай, я расскажу тебе все. Даже не успев проводить Уилла, я сожгла тот вариант завещания, где все доставалось мне, и отправила в Бельвуар закрытый гроб, в который Том положил труп какого-то бродяги. А твое тело мы с Томом тайно перевезли сюда, в Лондон. Сегодня я выпила остатки настойки Шейла, он намекнул мне, что такая доза может стать смертельной – и… Я умерла, Роджер?

– Да.

– Как хорошо я все придумала и сделала! Уже завтра наши тела тайно похоронят в соборе Святого Павла, рядом с моим отцом. И все это, любимый мой, для того, чтобы твоя душа не успела отлететь совсем-совсем далеко от моей; чтобы успеть рассказать тебе много больше, чем в тот безумно счастливый и безнадежно несчастный вечер, когда ты просил моей руки. Только не перебивай.

Отчим, граф Эссекс, повез меня на аудиенцию к Бесс, сказав моей матери, что хочет сделать меня фрейлиной, но не сразу, – мне ведь тогда исполнилось только одиннадцать, – а позже, года через три-четыре. Он остался ждать в будуаре, а я оказалась в спальне, удивительно маленькой и скромной, и кровать там стояла узкая, девичья, как раз для королевы-девственницы. И крестная мать не церемонилась, сразу же задрала свободное ночное платье из плотного шелка и очень деловито показала, где именно я буду ее ублажать, когда мой язык и губы станут для этого «пригодны», она так и выразилась – «пригодны». Спальня была освещена омерзительно ярко – и у Бесс там что-то, до сих пор не понимаю, что – и не хочу понимать, алело, как куски красной смальты на залитой солнцем помойке… Тебе противно, да?

– Да.

– А я плакала…

– Бедная моя девочка!

– Эссекс предупреждал, чтобы я молчала, все время молчала – но у меня вырвалось… со слезами, со спазмами в горле: «Отпустите меня к отчиму, я боюсь Вас, Ваше Величество». Как она хохотала… Потом, – и визг ее был непереносим, – закричала: «Роберт Деверё, граф Эссекс! Поди сюда, мой блистательный!» Он вбежал так быстро, словно до того изнемогал в ожидании зова, а голос ее сверлил мне голову и, казалось, вырывал волосы с корнем: «Покажи своей падчерице, как верноподданные обязаны ублажать свою королеву!»

– Не надо больше ничего говорить, Элизабет, мне страшно за твою душу.

– Надо, пока она едина с твоей, как никогда при жизни… Когда мы возвращались, Эссекс плакал и умолял меня все забыть, а я его ненавидела. Ненавидела, Роджер, а не жалела; до страшной его кончины ненавидела и презирала, а не жалела, – и хотя бы за это мне нет места Там, где Свет; Там, где Милосердие. Только там, где Тьма, мне место – одной, без тебя и Уилла.

– Надо верить, Элизабет.

– Я верю, Роджер, но знаю, что на меня Его Милосердия не хватит… Когда ты еще только собирался просить моей руки, Елизавета опять вызвала меня к себе. Мы с нею были в комнате, казалось, наполненной туманом, еще более густым, чем сейчас; туманом, хотя погода тогда была на диво ясной. Старуха не визжала, она говорила, утомленная собственным всемогуществом… так, наверное, говорит со своими жертвами дьявол… будто бы жалея их, обреченных на Тьму – вечную и абсолютную: «Только двое, девочка, посмели мне отказать. Первым был твой отец, которого я полюбила за его красоту и стихи. У меня не получилось наказать его за этот отказ – так сильно я его любила. Единственного – по-настоящему, ему, единственному, могла бы принадлежать всецело – но была им отвергнута. И все равно, я так его любила, что даже согласилась стать твоей крестной матерью и ждать, бесконечно ждать… А он всего через два года погиб, заслонился от моей любви смертью – и я поклялась отомстить. Тебе, его драгоценной невинной дочечке. Но ничего не предпринимала, за меня все сделала судьба. Или Бог. Или Сатана – мне все равно. Овдовев, твоя дура мать выскочила замуж за Эссекса, моего ублажателя, однако это была мелочь, а не настоящая месть. Зато теперь ты полюбила Ратленда, второго, кто посмел мне отказать, – и я с удовольствием приговариваю тебя к доставшейся мне участи: никогда не познать близость с любимым. Но более того, даже те бодрящие радости с нелюбимыми, которые так часто позволяю себе я, будут тебе недоступны – ведь унижение своего отчима ты никогда не забудешь…

Королева и твоя крестная мать охотно благословляет тебя на брак с Роджером Ратлендом и заодно вручает столь изысканно-щедрые свадебные подарки.

Однако и этого мало. Твой будущий муж наверняка что-нибудь натворит, такие гордецы просто обречены что-нибудь натворить – но я его помилую. Он совсем одуреет от счастья, он станет восхвалять мое великодушие – а ты будешь плакать, беспомощно и горько, но правду сказать не решишься. Как мне сладко представлять это!

Ступай же – и будь несчастна! Будь так несчастна, чтобы этого хватило для отвращения к самой себе только за то, что ты – женщина».

Все так и случилось, Роджер.