Шалопаи

– У меня отец разведчиком-нелегалом был. Недавно погиб. Хочу вроде как вместо него, – неожиданно для себя признался он.

Увидел расширившиеся зеленеющие глазищи. Понял, что тонет. Как в лагере, когда подходила в упор. Не хватало ещё опять начать мямлить.

– А я ведь в пионерлагерь из-за тебя ездил, – объявил он, шалея от собственной дерзости. – Все три смены – из-за тебя. А если уж вовсе по правде, чтоб до донышка: тебя здесь увидел и!.. – он зажмурился. – Я ведь тебя, оказывается, искал!.. Сам не думал. Убедил себя, что детская влюблённость, мало ли. А вот выходит, что мало.

Он яростно, до солёного вкуса, прикусил губу.

При виде его робости, неожиданной в этом цельном, готовом играть с судьбой человеке, Кармела сама захлебнулась от нежности к нему.

– Что ж, правда на правду. Я тоже, едва приехав в лагерь, искала, здесь ли ты, – призналась она. – Теперь доволен? Заставил девушку признаться. Вогнал в краску.

– Правда?!

– Дурачок! Для кого ж, думаешь, я здесь прихорашивалась? – она приподняла брошенный халатик.

От серо-зелёных глазищ её, совсем рядом, Даньку заколотило.

– Вот ведь денёк, – счастливо пролепетал он. – Вчера узнал, что отец погиб. С утра вообще не задалось, хуже некуда. Потом эта демонстрация идиотская. И вдруг ты! Будто чудное мгновение ниоткуда. Я должен тебе рассказать…

– Расскажешь. Обязательно. У нас ещё, кажется, двое суток!..

– Суток! – Клыш забегал взглядом по комнате. – Получается, нам придется здесь и ночевать. Обоим.

Он окончательно смутился.

– Надеюсь! – Кармела провела пальцем по его окровавленной губе. Показала кровь на собственном пальчике. Слизнула.

– Теперь мы повязаны накрепко, – сообщила она.

– Как это?

– До конца жизни. Кр-р-ровью! – она обхватила его за шею и, должно быть, для верности болезненно впилась в окровавленную губу.

Кармела оказалась человеком слова. За двое суток Данька из комнаты не выходил вовсе. Да и сама Кармела лишь пару раз выбиралась в студенческую столовую, где наспех накидывала в кастрюльку котлет с пюре и сосисок с квашеной капустой. Она ещё не успевала выйти, а у Даньки уже начинали ныть от нетерпения зубы. Когда же слышал в пустом коридоре знакомое постукивание каблучков, принимался в нетерпении сбрасывать с себя одежду. В перерывах они горячечно говорили, обсуждали что-то. Как-то само собой получилось, что скрытный, недоверчивый Клыш взахлёб делился самым сокровенным: об отце, о матери с дядей Славой, о мечте, что может порушиться…

– Ты понимаешь? Ты согласна, что иначе нельзя?

– Нет, – отвечала она. – Но это все равно.

Она приподнималась над подушкой и терлась – лицо о лицо. И он вновь погружался в её зеленые, участливые глазищи. А потом они опять начинали темнеть. И разговор прерывался.

Три-четыре раза в дверь стучали, как-то – барабанили.

Но они никого не впускали и не отвечали на стук. Только меняли ритм: с форте на пиано.

На третий день в дверь постучали морзянкой.

– Свои! – донёсся голос Меншутина.

Открыли ему не сразу. Наспех одетые.

Меншутин вгляделся в осунувшиеся лица, с припухлыми глазами.

– Завидую, – впечатлился он. – Но назад хода нет. Иначе многих подставишь. Военком ждёт на низком старте…

Кармела помертвела.

Меншутин вручил Клышу принесённую папку. Глянул пытливо.

– Шпалер-то точно, что с концами?

– Я с концами, и шпалер, считай, с концами.

Меншутин потоптался.

– Ну, желаю! Если… В смысле, когда вернёшься, – быстро поправился он, – объявись.

Шагнул к двери. Кармела удержала его.

– Сколько ещё… времени? – с мольбой уточнила она. Меншутин поколебался.

– Хотя бы завтра с утра… Хотя бы!

Неловко кивнув, вышел.

– Значит, сегодня, – сообразил Данька. Приобнял поникшую Кармелу. – Ничего, Карми. Это ведь не на всю жизнь. Всего лишь зигзаг удачи.

– Всего лишь, – согласилась Кармела. В мозгу её будто из прохудившегося крана закапала Меншутинская оговорка: «если, если, если». – Но хотя бы до вечера у нас есть время?

Она искательно пощекотала пальчиком его живот.

– Всегда! – тут же откликнулся Данька. – Только страшно хочется пожрать горячего. Может, спустимся в столовую? За два-три часа, что остались, ничего уж не случится.

Кармела безучастно кивнула.

Студенческая столовая в дни каникул была полупуста. Они подсели к дальнему, возле туалета столику.

– Как будешь без меня? – Клыш провел пальцем по её щеке.

– Буду как-то, – Кармела ухватила его руку. Принялась целовать. Подняла больнющие глаза.

– Только пиши. Хоть раз в неделю. Хоть буковку. Чтоб я тут с ума не сошла.

Данька поднялся поспешно.

– Руки сполосну, – объяснил он. Чувствуя, что выдержка вот-вот изменит, повернулся спиной.

Рукомойник оказался неожиданно рядом: чуть ли не впритирку с их столиком, за фанерной стенкой. Данька включил воду. Между неплотно пригнанными листами видна была ссутулившаяся Кармела. Захотелось даже созорничать: втиснув в щель ладонь, потрепать за плечо.

– Вот ты где! – разнесся по столовой заливистый, очень знакомый голос. Данька увидел Баулина, спешившего к их столику.