Шалопаи

– Дирекции комбината, полагаю, без разницы, кто у них в разнорабочих, – отчеканил Девятьяров. – А вот нам человека с такой богатой биографией в простые чертёжники отпускать – эдак кадров не напасёмся. Не для того растили. Есть мнение доверить Вам отдел рабочей и сельской молодёжи. Должность ответственная.

– Я о науке мечтаю, – пролепетал Котька. От одной мысли вернуться к опостылевшей комсомольской работе его замутило. Понимая, что момент решающий, зачастил. – Насчёт аспирантуры уж согласовал. Готовлюсь к сдаче кандидатских минимумов. Даже научного руководителя выделили.

– Наука – дело невозбраняемое, – одобрил Первый. – В свободное от работы время – не возражаю. Но только и там важна безупречная репутация.

Девятьяров приоткрыл сейф. Ненароком достал папочку, в которой, как догадался Павлюченок, хранился милицейский протокол. Тот самый. Повертев, убрал назад.

– Или хотите возразить?

– Да нет. То есть…

Девятьяров подсел, колени в колени.

– Мы с Вами, Константин, солдаты партии. И должны быть там, где ей нужнее, – проникновенно произнёс он. – А для этого порой приходится жертвовать личным ради общественного. Я вот тоже не хотел на нынешнее место. Когда-то мечтал стать ветеринаром. Очень я животных люблю. Но – как нас учили? Партия сказала надо – ну?..

– Комсомол ответит: «Есть», – безысходно закончил Котька.

– Ну то-то! А мне здесь на новом месте надёжные кадры, на которые можно опереться, позарез необходимы. Не каждому ведь доверишься. Понимаешь, как мне непросто?

– Да, конечно, – посочувствовал Павлюченок. Облизнул губы. – А – надолго это?

– Там поглядим, – Девятьяров вернулся в начальственное кресло.

Котька понимал, что надо спорить, настаивать. Если не отобьёшься сейчас, назад пути не будет. Но холодные глаза Первого парализовали.

Из здания обкома Котька Павлюченок вышел, совершенно убитый. Только что рухнула мечта.

Глава 5. Возвращение афганца

Ранним утром начала мая 1986 года по улицам Ташкента шёл пятидесятилетний полнотелый мужчина в светлом костюме и черных, лакированных лодочках. В Ташкенте установилась сочная весна. Солнце набирало силу, и мужчина то и дело оглаживал влажный бобрик на округлой голове. Под ручку портфеля крокодиловой кожи, что держал он в левой руке, был втиснут плащ-болонья. Всего несколько часов назад в районе аэропорта «Внуково» перепрыгивал он через стылые лужи и ломти рыхлого снега – тщетно пытаясь сохранить в чистоте надраенные шузы.

А сейчас, расслабленный и умиротворённый, любовался зазеленевшими тополями, клумбами тюльпанов и маргариток.

Но не только весна преобразила Ташкент. На фасаде кинотеатра «Россия» на месте стандартной афиши красовалось выведенное большими буквами – «Видеосалон». И дальше, мельче, – «Кошмар на улице Вязов», «Рэмбо», «Командос»; сеанс для взрослых – «Эммануэль».

В витрине киоска «Союзпечати» вместо привычного «Крокодила» выставлен «самый перестроечный из журналов» – «Огонёк». На обложке на фоне зимнего Переделкина в мохнатых шапках стояли поэты – певцы московской оттепели: Р. Рождественский, Б. Окуджава, А. Вознесенский и Евг. Евтушенко.

В Ташкент, как и во все уголки СССР, пробивалась новая жизнь – гласность. Но гласность, пока едва слышимая, робкая, прешепётывающая в кулак.

Всего неделю назад, в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, случилось страшное – на Чернобыльской АЭС взорвался реактор. Радиация, вырвавшаяся из-под колпака, покрыла пространство в сотни километров и, влекомая ветром, потянула дальше. Напуганная Скандинавия била тревогу, а страна по-прежнему пребывала в безмятежном неведении относительно обрушившейся беды.

Передовицы выложенных на прилавке газет, как в прежние времена, пестрели материалами очередного съезда КПСС. Мелькали «шапки» – «Страна во главе с КПСС берёт курс на «совершенствование социализма». А вот об аварии – ни полстрочки. Не то чтоб на первой полосе, но и ни в одном «подвале». Не было – и не было.

Мимо кинотеатра с повязками дружинников со скучающим видом прошла группка крепких парней. Цепким взглядом оглядели незнакомца. Сами дружины развалились. Но дабы поддержать видимость стабильности по всему Союзу под видом дружинников стали выпускать переодетых офицеров милиции.

Сразу за кинотеатром в приземистом переулке, куда свернул гость из Москвы, из-за заборов и полисадников его окатило сладкими запахами цветущей вишни, абрикоса.

На противоположной, из двухэтажных каменных домов, стороне, над спуском в подвальчик разглядел вывеску «Чайхона». Здесь его поджидали: моложавый русоголовый полковник милиции и почтительно склонившийся перед ним худощавый узбек. Не старый, но под многолетним солнцем ссохшийся, словно урюк.

При виде мужчины с портфелем лицо полковника озарилось широкой улыбкой.

Чуткий узбек тотчас воспроизвел на морщинистой физиономии выражение полного восторга, хотя нового гостя видел впервые в жизни. Глубоко кивая, он деликатно отступил.