Шалопаи

– Логика-то тут причём? – захохотал язвительно Горошко. – Когда у мужика в голове бушует сперма, для логики места там не остается. На самом деле, чего он от вас ждал, то и получил, – успокоения! Если б вы сейчас раскрыли ему, что жена, пока он служил, по рукам пошла, так он бы и тогда не развелся. Но дружка вы бы потеряли! Это уж поверьте женатику со стажем.

Вслушался в надсадный голос жены из-за приоткрытой двери. Выдохнул безысходно.

– Я вам больше скажу, – внёс свои пять копеек Робик. – Они теперь до второго пришествия будут друг дружке разборки устраивать. А в конце – все равно разведутся.

Единственный, кто не проронил ни слова, был комсомольский секретарь. Как только в квартире появились муж с женой, Девятьяров, совершенно восхищённый, исподтишка разглядывал Сонечку.

Всегда и всюду мысли Девятьярова были сосредоточены на работе, на карьере. Стремление добиться аппаратного успеха поглощало его, не оставляя места другим желаниям. Он искренне, к примеру, не понимал модное слово «хобби». Раз увлекаешься чем-то на стороне, значит, не реализуешь себя на работе. Женился, потому что женатый руководитель вызывает больше доверия. Отношения с женой, впрочем, были ровные. Без ссор, хотя и без страсти. И хоть на молодого перспективного выдвиженца сослуживицы поглядывали со значением, сам он, полностью погружённый в работу, оставался с женщинами равноудалённым. Карьера, будто спецдобавка у солдат, иссушила в нём сексуальный голод. И вот теперь порывистая, чернобровая, богатая телом юная дева внезапно завладела его воображением. Он обнаружил в себе такое острое, неконтролируемое влечение, какого прежде не подозревал.

Девятьяров мотнул шеей, отбрасывая посторонние, мешающие мысли.

– Так что, договорились? – вернулся он к прежнему разговору с Поплагуевым. – Берёшь на себя НТТМ. Не только зарабатывание, но и организация комсомольского досуга… Инициативу никто не связывает. В свете, так сказать, новых веяний.

Зыркнув на часы, поднялся.

Заметил, что Поплагуев нахмурился.

– Договариваемся на годик-другой. Даже если не втянешься, – такая должность в трудовой книжке – как медаль. Ты, знаю, на истфак МГУ поступил.

– Выгнали.

– Восстановят! – уверенно заявил Девятьяров. – Комсомолу не отказывают.

Алька скосился на Граневича, – в поисках помощи.

– Так вот же… – Оська показал на захлопнувшуюся дверь. – То, что вам надо. Рабочая биография, в прошлом секретарь комсомола производственного гиганта, член КПСС. Готовая кандидатура.

– К тому же сами видели – прекрасный семьянин, – не удержался от насмешки Поплагуев.

В голове Девятьярова вновь всплыла статная фигура красавицы Сонечки.

– На серьёзное, прорывное дело не потянет, – прикинул он. – Разве что поручить отдел рабочей молодёжи?

Скосился на Баулина.

– Что скажет Управление делами? Он же как будто твой дружок.

– Не глуп. Но и не умён. Для завотделом как раз то, что надо, – сформулировал Робик.

– Быть по сему, – согласился Первый. Ткнул пальцем в Поплагуева. – Но НТТМ – только тебе могу доверить. Нужен человек энергичный и с фантазией. А у тебя, судя по твоим статьям, и того и другого вдосталь. Поверим, так сказать, гармонию алгеброй.

– Хотя бы попробуй, – поддержал брата Баулин. – Молодёжные центры – это ж окно в завтра. Кто за хвост ухватит, тот на хвосте и взлетит. Думаешь, я бы сам повёлся на комсомол, если б деньгами не запахло? Прежде на пару дураковали, ныне на пару – «бабки» делать станем. Ну, отобьём пятюню и побежали?

Не нашедшийся, что ещё возразить, Алька Поплагуев согласно кивнул. Оська жевал губы, как всегда, когда был чем-то недоволен.

Умудрённый Горошко оказался прав. Семейная жизнь демобилизованного Константина Павлюченка потекла, будто бег по пересеченной местности. Жену свою он то вожделел, то ревновал. И когда не вожделел, то ревновал.

Ревновал, правду сказать, не беспричинно. И не только к прошлому. В свое время Сонечка добивалась Котьки по любви. И – продолжала его любить. Она по-прежнему смотрела на мужа как на сладкое мороженое. Но за время его отсутствия вкусила и других сортов, привыкнув к разнообразию. Ограничить меню после возвращения мужа не захотела.

Потихоньку-понемногу Сонечка приспособилась использовать мужнину ревность к собственной выгоде. Если хотелось мира в семье, она – при конфликтах – урча прижималась к нему, и проблема решалась в горизонтали. Если надо было вырваться на волю, в ответ на упрёки презрительно фыркала. Супруг вскипал, наговаривал лишнего, иногда – выкатывал оплеуху, и тогда Сонечка с плачем убегала из дома. Полученную затрещину она воспринимала с покорностью грешницы, приобретшей индульгенцию на следующий грех.

Сонечка по-своему была с мужем честна. Не то чтоб признавалась в изменах, но и не отрицала категорически. Отвечала уклончиво.

«Но, милый, как бы я узнала, что в мире нет прекраснее тебя?» – ласкаясь, оправдывалась стихами Сонечка.

– Мандельштам, кажется? – припоминал Котька. Сонечка тоже не вполне помнила, и им делалось хорошо.