Шалопаи

– Намёк понял, – нехорошо оживился супруг.

Всё это время за стеной в такт скрипам супружеской койки вздыхала Фаина Африкановна. Осудительно.

Зато годовалый сын преспокойно спал под родительские всхлипы. Чем в конце концов Котьку насторожил.

– Привык, видать, – определил он. Взгляд его вновь ревниво обострился.

– Ты о чем подумал, дурачок? – растерялась жена.

– Убью, падла!

Сонечка вылетела, снеся прикорнувшую на табуреточке мать.

По субботам собирались на преферанс.

Компания устоялась. Своя, комбинатская: Осип Граневич, главный инженер Валентин Горошко, зачастую присоединялись секретарь парткома Оплетин, начальник отдела сбыта Фрайерман, главный механик Беленов. Играли, выпивали, судачили. Но с чего бы ни начинали, неизменно сбивались на комбинатовские проблемы. Прежде всего, благодаря Оське. Этот, кажется, 24 часа в сутки думал о комбинате. Впрочем, и остальные были ему подстать. Комбинат для них был: для кого – любимой работой, а для кого – как для Граневича – страстью. Так что нередко безобидная «пулька» превращалась в нешуточные производственные разборки, продолжавшиеся на другой день на планёрках. Бывало, в горячке спора настолько увлекались, что отбрасывали карты и, не откладывая, мчались на комбинат «поверять гармонию алгеброй». Время от времени к компании присоединялся и Алька.

В этот раз местом сбора была назначена квартира Горошко. Но накануне в прядильном цехе произошло ЧП. И большинство преферансистов оказались заняты на ликвидации последствий аварии. Подошли лишь Алька да Оська, только-только отоспавшийся после ночной смены.

В соседней комнате Валькина жена Поночка возилась с простудившимся сыном. Ребенок беспрестанно кричал.

– Как же она меня достала! – Валентин поморщился. – Ничего не умеет.

Валентин Горошко женился на втором курсе, на однокурснице, первой же своей женщине. Сразу в постели, умиленный, предложил ей выйти замуж. У неё он тоже оказался первым. И она, не колеблясь, согласилась. Невеста была официально представлена родителям, которым скромная неперечливая девушка приглянулась. Месяц спустя, когда любовный пыл слегка угас, опамятовший Валентин понял, что женитьба станет огромной ошибкой: любовь оказалась всего-навсего увлечением, а невеста – человек ему духовно чуждый. Он попытался славировать.

– Может, выждем годик? Хотя бы после третьего курса?

– Мои уж потратились, – сухо напомнила Поночка. Обе семьи действительно серьёзно вложились в будущую свадьбу, сняли зал. Мать невесты уступила молодым однокомнатную квартиру. Родственники понакупили подарков. Словом, механизм оказался запущен. Деваться было некуда. Через месяц расписались.

Через пару лет Поночка обнаружила в кармане мужа презерватив. Поступила умно́. Устраивать скандал не стала. Просто аккуратненько вскрыла упаковку, намазала изнутри красным перцем и вновь запечатала. Через некоторое время муж заметался, как подстреленный олень. Поночка принялась ласкаться, требовать близости. Не понимая причины холодности, рыдала. Беспокоясь за мужа, настоятельно требовала вместе сходить в поликлинику. В конце концов, загнанный в угол Горошко коленопреклонённо признался в измене и поклялся – раз и навсегда. Жена нехотя простила. В доме вновь установился мир. Горошко начал всерьёз привязываться к мудрой, снисходительной жене. Увы, ум Поночки оказался короток. Под смешливую минуту призналась в ловком розыгрыше. На этом добрые отношения в семье иссякли, – злую шутку Горошко так и не простил.

Только начали игру, как в дверь позвонили.

– Валентин, открой. Я Илюшеньку пеленаю! – закричала жена.

– Не видишь, я занят! – раздраженно отреагировал супруг.

– Совсем обнаглела, – пожаловался он друзьям.

Вновь послышалось треньканье звонка. Стоптанные тапки зашаркали по паркету.

– Походка, как у слонихи. А ноги! Толстые, мясистые. Ляжки синюшные. От женщины аромат должен истекать. Сиренью, тополями пахнуть. А от этой вечно какой-то тюлькой тянет. И как это я лажанулся? – посетовал Горошко.

Он всё не мог простить кроткой жене того злого розыгрыша.

– Прямо, – донёсся голос Поночки.

Дверь отворилась, и, к всеобщей оторопи, в комнату вошёл Девятьяров – ещё недавно зампред Зарельсового райисполкома, ныне – первый секретарь обкома комсомола. И вместе с ним – Робик Баулин. Вид Робика был удивителен. Вечно взлохмаченные патлы, хоть и не коротко, но подстрижены. Вместо привычного «хиппового прикида» на нём был строгий, с галстуком костюм – с комсомольским значком на лацкане. Робик поёживался – в официозе чувствовал себя неуютно – словно новобранец в непригнанной форме.

Настороженные, поднялись. Потянулись здороваться.

– Нежданный, но дорогой гость, – выжидательно произнёс хозяин – Горошко.

Робик выдвинулся вперёд:

– Вот, прилип как банный лист к заднице – подай ему Ляпкина-Тяпкина, – в прежней, развязной своей манере ткнул он в комсомольского лидера. Девятьяров без эмоций отодвинул говоруна, подошёл к Поплагуеву. Алька поскучнел. Понять, с чем пришёл комсомольский секретарь, было нетрудно.