Перед дверью кабинета Филиппова на площадке происходило столпотворение. Четыре чиновника отделения стояли чуть в стороне от десятка надзирателей. Пытаясь перед кабинетом начальника соблюдать тишину, чтобы не наслать на себя его гнев, они предпочитали разговаривать тихим шёпотом. Все без исключения встретили Петра удивлёнными взглядами. В мундире с такими высокими петлицами они увидели его впервые, поэтому восприняли его появление с впечатлением.
К Петру шагнул невысокий коренастый человек с широким лицом и пристальным взглядом – командир летучего отряда, чиновник для поручений Петровский, тот самый, который был начальником Петра во время его стажировки. Он один из немногих был посвящён в эксперимент Филиппова с группой по убийствам. В случае оперативной необходимости Филиппов и Кунцевич дозволяли надзирателям группы напрямую обращаться к нему за помощью – немедленно выслать надзирателей летучего отряда к ним для подкрепления. Соответственно, Петровский лучше других понимал новый статус Петра и расположение к нему Филиппова.
– Молодец, – произнёс тот, пожимая руку Петра. В ладони сила у того была немалая. – Владимир Гаврилович тебя нахваливает. Видит в тебе большую перспективу. Не подведи его.
Пётр не справился и залился багровой краской. Услышать такие слова при всех показалось ему неуместным. Всё-таки он служил в первую очередь своим идеалам и устремлениям, а не Филиппову, при всём к нему уважении. А выставиться в очередной раз в глазах сыскной публики прислуживателем оказалось неприятно. Это звонко затронуло расположенные в его душе тонкие струнки чести. В приватном разговоре он такие слова услышал бы с удовольствием, но в присутствии людей, которые относились к нему как к выскочке, они воспринимались нехорошо.
Пётр, рассерженный, в ответ промолчал.
Дверь кабинета в этот момент приоткрылась, и из него вышел взволнованный Кунцевич.
– Всё, господа, приёма не будет! – громко сказал он, приподняв голову, осматривая публику. – Его высокоблагородие требует разойтись и до двенадцати ничем не беспокоить! Освободите коридор!
Увидев наконец Петра, ожидающего справа, исправляющий должность помощника Филиппова быстро осмотрел его мундир и жестом руки указал на приоткрытую дверь:
– Пётр Васильевич, проходите, Его высокоблагородие вас ожидает.
Петровский слегка, по-отечески подтолкнул Петра, выводя его из секундного замешательства – на «вы» с ним Кунцевич ещё никогда не разговаривал.
Взволнованный, начиная предчувствовать неладное, Пётр расстегнул пальто, смахнул его с себя и бросил на левую руку. Поправив на голове фуражку, он прошагал к двери, приоткрыл её шире и шагнул внутрь кабинета.
Дверь за его спиной тотчас закрылась рукой Кунцевича.
Кабинет начальника уголовного сыска был большим, просторным, с двумя высокими окнами напротив входа. Слева располагался огромный, массивный, богато украшенный стол длиной около полутора саженей. Он не пустовал – был заставлен рамками с фотографиями, дорогим писчим набором, всякими разложенными на нём бумагами. По краям стола стояли две высокие дорогие вазы, для украшения, не совсем здесь уместные. На стене за столом был закреплён телефон и висел большой календарь.
За столом в своём кресле восседал Филиппов, встречающий Петра грозным взглядом. Он терпеливо ждал, пока Пётр осмотрится и с ним поздоровается.
Справа в кресле у окна скромно сидел Кошко, бывший помощник Филиппова, ныне назначенный в Москву. Он медленно крутил в руках свой котелок и, разглядывая Петра, из-под своих усов улыбался.
Оба начальника петербуржского и московского сыска были одеты в чёрные двубортные гражданские сюртуки26
.Филиппов грозно откашлялся, напоминая об этикете.
Пётр опомнился и, вытянувшись в стойку, громко поздоровался:
– Здравия желаю, Ваше высокоблагородие!
Повернувшись к Кошко, он приветственно кивнул ему головой.