Две народности, живущие на Крайнем Севере Европы и отодвинутые далеко в полярные страны, самоеды и лопари, занимают среди европейских шаманистов самое видное место. Самоедские шаманы, именуемые тадибеями
, служат посредниками между духами тадебциями, которым Бог препоручил земные дела и людей[405]. Один из спутников помощника Ченслера, Стивена Борроу, совершившего самостоятельное путешествие в 1556 г. к устьям Оби[406], по имени Ричард Джонсон, поместил столь подробное и картинное описание камлания самоедского тадибея, виденное им на устье Печоры, что мы считаем необходимым привести здесь этот рассказ английского путешественника времен Иоанна Грозного. Самоеды, подвластные русскому императору, намереваясь переселиться на другое место, совершают особое жертвоприношение, причем старший из них служит жрецом. Кудесник, отличавшийся особым головным убором, с закрытым лицом, ударял колотушкой в большой бубен и пел с дикими вскрикиваниями, на что присутствующие самоеды ответствовали громкими возгласами. Это продолжалось до тех пор, пока жрец не сделался как бы безумным. Наконец он упал навзничь и лежал как мертвый. Джонсон спросил, зачем он так лежит, и ему объяснили, что их божество сообщает на этот момент кудеснику, что самоеды должны делать и куда им следует направиться. Потом присутствующие прокричали три раза «Огу!», и жрец приподнялся и продолжал пение; между тем по его распоряжению убили пять оленей, и тогда начались шаманские фокусы. Заклинатель уколол себя мечом, не производя никакой раны, раскалил меч и пронзил свое тело так, что конец торчал сзади и Джонсон мог его ощупать пальцем. Затем самоеды вскипятили на котле воду, поставили в чуме четвероугольное сиденье, на котором поместился жрец, сидя, подобно портному, с поджатыми ногами, и приблизили к нему котел с кипящей водой. По окончании этих приготовлений кудесник обвязал крепко свою шею веревкой из оленьей кожи длиной в четыре фута и дал держать ее концы двум человекам, ставшим по сторонам сиденья. Когда шамана покрыли длинной одеждой, самоеды, державшие концы веревки, стали ее тянуть каждый в свою сторону, и английский путешественник услышал шум от падения каких-то предметов в кипящую воду и узнал от присутствующих туземцев, что это упали голова, плечо и левая рука кудесника, отрезанные веревкой. Суеверные дикари не позволили Джонсону исследовать эти предметы, говоря, что всякий увидевший скрытое от человеческих глаз должен умереть. Вскоре крики и песни туземцев, наполнявших чум, возобновились, и англичанин увидел два раза чей-то палец, высовывавшийся из-за одежды, покрывавшей шамана; на его вопросы самоеды ответили, что это не палец кудесника, который уже умер, но какое-то животное, им неизвестное. Джонсон не мог заметить никакой дыры в одежде, несмотря на самый тщательный осмотр. Представление кончилось появлением кудесника, который, совершенно невредимый, подошел к огню и объяснил английскому путешественнику, что никто не может узнать тайн, переданных ему божеством во время его бесчувственного состояния[407]. Старинное описание, приведенное здесь, весьма наглядно изображает характеристичные черты камлания самоедских тадибеев. Рядом с ним вполне уместно поставить образчик беседы шамана с тадебцием, приведенной Кастреном в его путевых воспоминаниях. Самоед отыскивает пропавшего оленя, и заклинатель вступает с духом в переговоры. Сначала он произнес свое обращение:Придите, придите,Духи волшебства.Если вы не придете,То я сам к вам отправлюсь.Проснитесь, проснитесь,Духи волшебства,Я пришел к вам,Встаньте ото сна.На это тадебций отвечает:Скажи, по какомуДелу ты прибегаешь,Зачем приходишь тыНарушать наш покой.Тут тадибей излагает свою просьбу:Пришел ко мнеНедавно один ненец (самоед).Этот человекСильно меня преследует;У него убежал олень.По этой причине яВот к вам пришел[408].
Простая, незамысловатая мелодия, звучащая однообразно, настраивает простодушных самоедов и способствует восприятию таинственных решений толкователем воли духов, стоящих между людьми и верховным божеством – Нумом.