Шаманизм

Что касается убежденности самоедских шаманов, то показания лиц, встречавшихся с ними и видевших их чудеса, разноречивы. Так, г-н Максимов убежден, что во всех случаях тадибей является обманщиком, ловко пользующимся простодушием земляков и морочащим их для того, чтобы добыть водки. Во время камлания перед русским путешественником прорицатель был немного навеселе, и г-н Максимов мог прочитать в его лице плутоватую улыбку, заметить предательское подергивание левого глаза[420]. Кастрен утверждает, что тадибей вполне верит в чудесное происхождение вещих изречений, исходящих из уст созданного его воображением тадебция. Доказательством правдивости тадибеев служат спокойный, проникнутый религиозностью тон и полное согласие всех показаний кудесников, с которыми беседовал знаменитый финляндский ученый. Тадибеи, заявляет он, весьма часто признаются, что не могут призвать тадебция или же призванный дух не дает удовлетворительных ответов. Это случается даже тогда, когда шаман мог бы сочинить любой ответ. И. И. Максимов и Кастрен, несмотря на кажущееся их противоречие, совершенно правы. Если бы тадибеи были только простыми обманщиками, то в те времена, когда самоедский народ не подвергался влиянию других соседних религий, нужно было бы предложить, что кудесники не разделяли религиозных верований своих соплеменников и среди дикарей, погруженных в суеверие, были какими-то рационалистами, стоявшими совершенно вне миросозерцания остальных самоедов. Подобное толкование не может быть признано научным, и Кастрен верно анализирует душевное состояние тадибеев, обманывающих и других, и себя. Когда самоедское племя пришло в соприкосновение с народами высшей культуры, исповедующими христианство, то прежняя грубая, наивная вера должна была пошатнуться; шаманство стало вырождаться, и новейшие тадибеи, особенно в последнее время, как люди, одаренные более сильными умственными способностями, приблизились к тому типу искусных обманщиков и эксплуататоров, который так талантливо охарактеризован г-ном Максимовым.

Лопари настоящего времени почти не сохранили ничего от прежних своих языческих верований. Шаманство у них может только по книгам быть изучаемо; у писателей XVII и XVIII ст. сохранилось довольно много интересных фактов, относящихся к религиозным воззрениям норвежских и шведских лопарей. Относительно лопарей русских мы подобных исторических свидетельств имеем очень мало, и сведения о старинных лопарских шаманах приходится почерпать из источников чисто скандинавских и вообще иностранных; зато у наших лопарей сохранились некоторые слабые переживания некогда могущественного шаманства. Немецкий ученый XVII столетия Иоанн Шеффер издал на латинском языке в 1674 г. сочинение о Лапландии и ее жителях. В этом труде собран богатый материал, извлеченный из сочинений скандинавских путешественников и исследователей, относящийся преимущественно к этнографии шведских лопарей. Для норвежских главным источником служит работа датского юриста Генриха Иессена о языческой религии норвежских финнов и лапландцев, напечатанная в 1767 г. Клемм в своей «Истории культуры» извлек из последнего сочинения все существенное, и мы будем пользоваться в дальнейшем изложении его трудом.

Лопарские шаманы-ноаайды, или нойды, пользовались такой громкой известностью, что Лапландия считалась в древности школою волшебства. Соседи посылали детей своих к лапландцам для обучения магии[421]. Теперь нойды существуют только у русских лопарей; это слабые потомки прежних чародеев, простые колдуны, сохранившие, однако, имя, которое придавалось древнему шаману[422].