Шамбала

Я прижалась к нему всем телом, ощущая каждой клеточкой тепло, исходившее от его кожи, и не было для меня секунды желанней той, что тянулась вечностью, но закончилась в один миг. Я бы могла всю жизнь пробыть вот так, под этим холодным ветром из окна, чувствуя его силу и покровительство, преданность и любовь… Поздно! В моей жизни все происходит слишком поздно! Как долго я осознавала свои чувства, до чего враждебно они обрушились на мое растерзанное сердце! А теперь он здесь, рядом, стоит только вскинуть голову и заглянуть в глаза; и у нас есть всего несколько мгновений, чтобы осознать ту связь, что родилась непредвиденно.

Меня разрывало изнутри. Казалось, тысячи ножей и осколков извне впиваются в мою душу и рвут ее на части; рвут медленно, мучительно, насмехаясь, выпивая всю кровь по капле, смакуя эти бесконечные, уничтожительные секунды, сравнивая меня с землей – просто убивая… Я не чувствовала своего тела, не чувствовала лица и кончиков пальцев; меня заставляли забыть все чувства, все, что делало меня человеком, все, что я сумела найти в этой жизни…

Задыхаясь, я приложила ладонь ко рту и прижала так сильно, как будто боялась закричать на всю вселенную. Меня всю трясло.

Он уходил. Навсегда!

О Господи мой Боже! Лучше бы я умерла! Умерла прямо здесь и сейчас, потому что мне не вынести этой муки! Я не смогу жить с этим! Я не такая сильная, у меня нет его силы, потому что только он один сделал этот шаг, зная, что на долгие годы подписывал себе приговор.

Всегда найдется тот, кто поступил с тобой также, как когда-то ты поступил с другим. Я оттолкнула Киану – Эйф оставил меня; мы квиты. И винить некого.

В этой странной любви таилась ненависть. Хранить молчание – вот прок всему прошедшему. Он ни на минуту не оставил меня одну, а когда проснулась в очередной раз – исчез, положив мне в ладонь фигурку волка – подарок Ноя, что он наверняка нашел у кровати. Да, волку одиночество прививается с молоком матери. Судьбе не изменишь, Богу не станешь дерзить.

98

Долгие дни мы обитали в этом старом доме, замурованные в нашу скалу. Много дней я пролежала средь боли и недугов, много дней снедали меня черти преисподней. Порой кто-то, якобы шествуя по коридору этажа, ненароком захаживал в открытую мою дверь, неловко пытался составить компанию, все чуя: я слишком одичала для возрождения. Как в старые времена забегала Кара – то веселая, то уставшая, то грустная, то чрезмерно задумчивая; садилась на краешек одеяла и начинала быстро рассказывать о накопившемся за день. В такие моменты мне казалось, что не было войны, что все произошедшее – страшный сон, и что я тут, перевязанная, лишь на несколько дней, а потом вновь начнутся тренировки и учения, вновь мы станем просыпаться задолго до рассвета и ложиться задолго до заката… Но порой диалоги, произносимые в столовой, обозначались такой страстностью и безудержностью иного выражения или тембра голоса, что приходилось мириться с действительностью: война все еще продолжается, но вдали от всех нас.

Возвратился одной ночью Эйф и предупредил, что пустит нам два рейса до границы Ас-Славии: один на рассвете, другой – через значительный промежуток. Порешили, что первыми поедут тетка, Мария, Вит и малышка Ми; после – Кара и я. Значительной распрей стал вопрос, касающийся Натаниэля, Руни и Мальвы. Первые двое наотрез отказывались покидать Долину и Ущелье, ничем не аргументируя, а только все опуская долу глаза да отворачивая головы, злясь и показывая характер. Мальва же дала понять наверняка: «Это мой дом уже много и много лет. Если мне суждено умереть, это случится, где угодно – так пусть лучше там, где покоится мой сын». У Герда, как, впрочем, и всегда, на этот счет имелись свои намерения, но он стоически о них молчал, а я отказывалась разгадывать еще и эту его тайну.

Поздней октябрьской ночью он, совсем уставший, плелся в свою комнату, и поступь его прошла мимо моей открытой двери. Мне не спалось, я вычерчивала пальцем узоры на одеяле, потом распрямляла его и вновь принималась за дело.

– Герд? – негромко позвала.

– М? – совсем, как старший братец, а не грозный наставник, отозвался он.

– Где Киану? – так просто оказалось задать этот вопрос, при этом заглянув ему в глаза.

Его лицо со следами глубокой усталости и бренности возраста, тупо обратилось в мою сторону.

– А что ты хочешь услышать, девочка? – вот он, наш беспринципный, жестокий Герд: способен усмирить одним прямым вопросом.

– А капитан? – слезливо продолжала допрос.

– Не жди его, Кая. Он оттуда живым не выберется. Не после того, как спас вас.

Я закусила губу, чтобы не разрыдаться перед ним, а он направился опочивать, и шаги его еще долгие часы стояли в ушах, прежде чем сменились отзвуками очередных кошмаров.