Шамбала

Одним ненастным вечером Армина привела тебя к нам в дом и велела мне уложить тебя спать. Я спросила, в чем причина столь позднего визита. К тому же, на улице вовсю буйствовал жуткий ливень. Твоя мать велела мне запереть дверь, опустить шторы; сама сняла в головы платок, являя ужасающие картины синюшных побоев и ссадин, присела подле печи и поведала мне кое-что невероятно важное. Она сказала: «Мы собираемся бежать, Бона. Через несколько недель мы заберем и вас, если пожелаете. Нам сейчас главное осесть где-нибудь подальше от этой суеты и обрести крышу над головой. Бежим через Ущелье. Сегодня ночью». Я спросила, что произошло; что послужило причиной ее страстного желания скрыться, позабыть родной Край, милую сердцу сторону, где жили ее кровные предки. «Ты должна знать, – вдумчиво продолжала она, – я учусь в единственном международном институте, живу в самом Метрополе. В этом здании творятся страшные вещи, Бона. Человек, из-за которого мне приходится бежать, – приверженец какой-то… Третьей силы; эта ответвление тайной организации под эгидой одного из профессоров хочет выступить против действующей власти. Это скрытая оппозиция, Бона. Уже много лет они вынашивают свои планы, корректируют, вербуют и пробираются ближе и ближе к нашему Правителю. Я случайно подслушала их разговор – это случилось совершенно непредвиденно! – и теперь я знаю с десяток ее участников в лицо. Я думала, эта тайна уйдет со мной в могилу, но однажды кое-что произошло. Я зашла в главный кабинет, чтобы сдать журнал и записаться в ежедневный лист. Против света окна там стоял высокий молодой человек. Он был смугл, с широким матовым лицом, раскосыми глазами странного зверя и внешностью скорее отдаленно напоминающую европейскую».

– Здравствуйте, – с любезной улыбкой поздоровался он. – Я новый секретарь, не пугайтесь. Запишитесь вот здесь, пожалуйста.

Интересно представить, что случилось с нынешней доброй «госпожой Пышный Парик», как мы, шутя, называли милую старушку, человека широчайшей души, коротавшей свои предпенсионные деньки, перебирая бумажки.

Я наклонилась, чтобы сделать запись, но впервые в жизни мое внутреннее чутье подсказало о грозящей опасности. Ладони вспотели, по спине пробежал холодок, сердце билось чаще обыкновенного. Никогда прежде мне не доводилось переживать страха, сродни животному. Я отложила ручку, поставила журнал и намеревалась убраться подальше от всякого рода переживаний, но тут он снова заговорил. Он спросил, где пропадал один молодой человек, учившийся со мной в группе. Мол, он должен был зайти к нему вчера после лекций, но этого так и не произошло.

Он назвал имя того самого юноши, который задействован в оппозиции. Я знала, что у него есть официальный документ, подтверждающий его сегодняшнее отсутствие. Я также догадывалась, что документ этот – фальшивка, но что к его созданию приложил руку сам организатор подразделения Третьей силы – уважаемый профессор педагогических наук, который читал у нас лекции раз в неделю. Я здорово насторожилась. Люди, которым необходимо было знать о его отсутствии – знали. Слова нового секретаря не внушали доверия, но я силилась держать себя в руках. Пора было уходить, причем немедленно. Случился скорый диалог.

– Сожалею, его сегодня не была на занятиях.

– Вы знаете, где бы он мог быть?

– Почему бы вам самому не спросить его об этом?

Ни один мускул не дрогнул на лице нового подчиненного, но я знала: он зол. Это читалось в его диких глазах, грозивших своими искрами прикончить меня, если я не расколюсь. Легкие, едва заметные мановения страха вдруг прокрались в мое учащенно бьющееся сердце. Но едва я вознамерилась покинуть комнату, как он снова заговорил.

– Видите ли, – голос его лился мягко, доверчиво, – вы всегда в курсе, если студент отсутствует на занятиях – такова наша профессия.

– У него имеется официальный документ.

– Могу я взглянуть на него?

– Он предъявит его по приезду.

В те секунды я не слишком отдавала себе отчет в том, что уже вляпалась в политику, что являюсь ее звеном, тем, кто прикрывает тайную организацию. Я не должна была что-либо знать, но я знала. И это явилось моим крестом.

В последнюю секунду собеседник, отчаявшись получить от меня хоть какую-то информацию, поднял руку и поправил воротник накрахмаленной рубашки, и на запястье, тщательно скрытую, я увидала татуировку – букву М, отчеканенную также твердо, как рисунок на нововведенных бумажных деньгах после очередной деноминации. Я никогда не была сильна в сокрытии собственных переживаний, и, кажется, в тот миг все знание отразилось на моем лице. Он, должно быть, кинулся вдогонку, но я вылетела на лестничный пролет и спряталась под ним, у служебного входа в подвал.