Шамбала

Я сидела, широко расставив ноги, смотрела на какой-то маленький огонек свечи, и пыталась понять, почему в этой жизни все так просто и так сложно одновременно. Я вспоминала каждый божий день бдений Герда над нашими душами; каждое его слово, казалось, слишком предвзято произнесенное в мой адрес; каждую распрю и безоговорочный приказ, который должна была исполнить одна я, и никто иной; как он подозвал меня тогда, средь пулевого дождя, и обнял, не произнося ни слова; с какой ненавистью я посмела ударить его по лицу, не получив при этом должного наказания – почему?; как он долбил одну и ту же науку, заставляя выучить то, что впоследствии могло бы спасти мне жизнь; с каким презрением смотрела в мою сторону Орли, очевидно зная, что мы с ним связаны кровно… Они все это видели, и все это знали. А я была слепа. Я вспоминала каждую минуту своей никчемной, пустой жизни, ведущей в никуда. Мне было выделено слишком мало времени для того, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливой. Почему-то именно сейчас, пройдя весь этот путь, я поняла, насколько это важно – чувствовать себя счастливым. Поздно ямщик завел шарманку. Я потеряла все.

101

Поднялась я лишь в тот день, когда мы с Руни и Карой должны были покинуть Белую Землю. Стоя против небольшого зеркала, в котором отражалось одно лишь тонкое лицо, я почти силой заставляла себя не думать больше ни о чем. Внутри зияла пустота потерь и несчастий, и если бы позволила себе немного больше свободы, кто знает, какие курьезы видали бы наши горы. Сохраняй самообладание, Кая.

Давно попрощались с теткой и Марией, давая строгие наказы Виту, как единственному сильному человеку в их кругу и старшему брату своей сестренке. Потерянным выглядел Натаниэль. Он отказался обменяться объятиями, только бросил прощальный взгляд, полный ненависти, и скрылся в салоне автомобиля. Теперь пришел наш черед прощаться.

Внизу ожидал Герд. Я спустилась на несколько ступеней и остановилась прямо на лестнице, смотря на его могучую одинокую фигуру, впервые за всю жизнь задумчивое лицо, глаза, устремленные вдаль. Он столько лет был мне отцом, а я так и не сумела заглянуть ему в душу.

– Они бы гордились тобой, – произнес он.

Конечно же, он знал, что я наблюдаю за ним из тени. Он не был бы Гердом, не знай он обо всех и вся, что творилось кругом. Я неспешно спустилась и уселась прямо на обшарпанный обеденный стол.

– Чем? Тем, что я лишила жизни этих людей?

– И спасла целую нацию. А знаешь, ты ведь была частью великого плана.

– Надо полагать, это высшая твоя похвала, да? То, что ты доверил мне эту операцию, то, что произошло после… – горько усмехнулась. – Но наконец, я могу тебе это сказать: ты идиот, Герд. Ни одна из смертей не вернула тебе семью, и даже мы не смеем остаться. Ты этого хотел? Хотел остаться в одиночестве и снова и снова переживать весь этот кошмар? Ведь эти мысли не дадут тебе покоя…

– Я не мог иначе.

Качая головой, глядела на носки ботинок.

– Пусть так. Но теперь мы все уходим.

Аккуратно переставляя все еще зудящие ноги и перенося подбитое тело, я направилась к выходу.

– Неужели ты думаешь, что больше никогда сюда не вернешься? – спросил он вдруг.

– Едва ли.

– Нет, – протянул он, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Я вернулся ради мести. Ты вернешься, чтобы начать все заново.

– Не питай ложных иллюзий, Герд, – сурово отзывалась я.

– Дитя безотцовщины… Как много в тебе неведения. Юности не дано прозрения. Однажды ты это поймешь, – он долго смотрел мне в глаза, думая о своем, все не отпуская наших взглядов и внутренних чувств. – В любом случае, – наконец выпрямился он, – этот дом твой, Кая. Знай, что бы ни случилось, ты всегда можешь сюда вернуться.

Объятия не скрепили наш прощальный союз. Единое благое слово не стало дальнейшим напутствием. В молчании я покинула гостиную, оставив Герда в одиночестве слушать, как едва слышно тикают старые часы, которые много лет назад мы с Киану нашли на свалке…

Машина второго маршрута еще не прибыла.

Мальва сидела на широком бревне и перебирала зерно. Мы с Карой подошли к женщине, присели рядом и молча помогали ей с этим кропотливым делом. Кормилица поначалу приняла это, как должное, точно это был самый обыкновенный день, полный забот и бесконечной работы по дому. Но потом встрепенулась, точно сухонькая птичка, поднялась, расправила длинную юбку, поочередно взглянула на нас.

– Кая, дитя мое, – она взяла мою голову в свои руки и прикоснулась теплыми губами ко лбу, – памятуй о терпении. Все будет. Все есть. Все было.

Не вняв ее словам, я наблюдала за этим же ритуалом с Карой.

Я заметила ее блаженную, легкую улыбку красивых губ, которую не сумели искоренить даже минувшие тяготы. Я любовалась тонкими чертами ее светлого лица, волшебными волосами, собранными в непослушную толстую косу, гибким станом – всей ее сущностью, все еще прежней, все еще не претерпевшей роковых изменений.

Мальва отстранилась и, держа одной рукой за лицо, другой окрестила ее знамением:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…