Шампанское по воскресеньям

– Я получил достаточное представление об этой женщине, чтобы сказать, что она не смогла бы себя так вести, если бы её муж убил тёщу, ей не хватило бы самообладания. Она, несомненно, глава семьи и в курсе всех дел. Ветров без её согласия не решился бы на такой поступок. То, что они оба ненавидели госпожу Ревун, преступлением, как ты понимаешь, не является.

– А кредитная карточка? Ветрова могла её взять?

– Вне всяких сомнений.

– В качестве отложенного бонуса. За отсутствие материальной поддержки со стороны матери в то время, когда молодая семья в этом нуждалась, – пошутил я.

– Хотя бы и так. Но тогда придётся ответить на вопрос: как ей или её мужу удалось за три попытки правильно подобрать четырёхзначный pin-код?

– Может быть, они как-то сумели подсмотреть его? – предположил я.

– Они – нет, а вот Юлия, последнее время сопровождавшая бабку в поездках по магазинам, вполне могла. И дружок её тоже мог.

– Что мы можем предпринять в связи с пропажей кредитки?

– Мы – ничего, потому что не располагаем штатом сыщиков, необходимым для тотальной слежки. И это не наша задача. А вот Жабин загорелся праведным гневом и собирается установить слежку за подозреваемыми силами службы безопасности банка.

– У него есть такие полномочия?

– Он был когда-то одним из хозяев банка и по-прежнему имеет большое влияние в банковских кругах. И очень богатый, если судить по тому, что мне удалось увидеть на его вилле.

– Повезло же вам. А я про виллы только в книжках читал. Вы назвали ему имена подозреваемых?

– Ветровы, Александр, Юлия и Виталий.

– Вы считаете, что кому-то из них остаток на карточке не даст покоя и этот кто-то где-нибудь да засветится?

– Так считает старик Жабин. Мне же кажется, что карточку после начала нашего расследования выбросили в мусор или сожгли.

– Вы знаете, когда последний раз снимали деньги?

– Позавчера, когда мы встречались у нотариуса.

– У нотариуса не было только Виталия! – осенило меня.

– Своевременное уточнение, – похвалил меня Юрий Львович. – Это может существенно облегчить жизнь банковским секьюрити.

Он позвонил Жабину и попросил выяснить, в какое время последний раз были сняты деньги. В ожидании ответного звонка я решил сменить тему: меня интересовали новости, связанные со вчерашней поездкой шефа.

– А что Жабин рассказал вам о Светлане Леонидовне?

– Разговор наш поначалу носил формальный характер, что-то вроде светской беседы.

– И вам пришлось потрудиться, чтобы разговорить его.

– Мне пришлось распить с ним бутылку коньяка, – с сожалением произнёс шеф. – Этот старик нанёс моему здоровью серьёзный урон.

«Вот, оказывается, почему Юрий Львович решил вчера, что отсутствие на небе луны упростит мою работу», – вспомнил я.

– Юрий Львович, я готов выслушать всё, что вам удалось вытащить из банкира. – Неразговорчивость шефа начинала меня раздражать. – Пусть даже это будет ваша интерпретация.

Шеф нехотя начал рассказ.

– Вся эта компания банкиров часто собиралась в доме Ревуна. Хозяйка пользовалась неизменным успехом и многие из гостей мечтали затащить её в постель.

– Жабин так и сказал – «затащить в постель?» – удивился я.

– Разумеется, нет. Жабин говорил корректно. Я думаю, он был влюблён в госпожу Ревун. Тем более речь шла о покойной. А мой вывод – это оголённый смысл его слов.

Госпожа Ревун флиртовала, но не более того, романов не заводила. Материальная зависимость от мужа заставляла её быть осмотрительной, она была умной женщиной. Ей, по-видимому, хватало отдыха за границей, куда она часто и надолго ездила одна.

Жабин и Ревун дружили. Жабин знал много подробностей из жизни своего друга. Например, как Ревун познакомился с матерью Полины Ириной Геннадьевной на вечеринке, посвящённой юбилею банка. Она танцевала в труппе, приглашенной для увеселения сотрудников. Их связь была короткой. Ревун впоследствии жалел о том минутном увлечении, называл случившееся «вспышкой нетрезвой похоти». Мать Полины забеременела и после очень активно портила Ревуну нервы, грозя сделать достоянием гласности их связь и ославить его повсюду, где только можно. Несмотря на то, что Ревун в то время был уже вдовцом, что вселяло в Ирину Геннадьевну дополнительную надежду и делало её особенно настойчивой, отцовства он своего признавать не пожелал. Он решил проблему обычным для богатого человека способом: взял на себя все расходы по содержанию дочери и не только её. В общем, если говорить совсем грубо, он заткнул Ирине Геннадьевне рот деньгами. Количество денег было таким, что та успокоилась. Ревун тоже успокоился и о дочери забыл. Дочь значилась в его жизни лишь строчкой в перечне расходов, и это его устраивало. Он её даже ни разу не видел.

Изменения в чувствах Ревуна произошли через какое-то время после смерти сына, когда он с помощью Светланы Леонидовны вышел из состояния депрессии. Ревуну тогда было под шестьдесят. Тут он вдруг вспомнил, что за статьёй расходов «На танцовщицу» у него скрывается родная дочь. Сначала он навещал её тайно, но позже раскрылся перед Светланой Леонидовной. Был ли он близок с матерью Полины – Жабин не знает, Ревун никогда об этом не говорил.