Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

Мы наблюдали тренировку на площади перед губернаторским дворцом в Лу. В центре под знамёнами области — двухъярусный дощатый помост. На верхней квадратной площадке (примерно десять на десять шагов и на высоте человеческого роста) — наставник в роскошном просторном облачении небесно-голубого цвета и с длинным мечом в руках. Даже издали можно убедиться: это прекрасно сбалансированный древний клинок, настоящее фамильное сокровище. На нижней площадке, втрое больше и вполовину ниже, восемь лучших учеников в практичной тёмно-серой одежде для фехтования и со скромными рядовыми рапирами. Внизу у помоста ещё человек тридцать, снаряжённые так же. И все как один повторяют движения мастера-наставника, словно превратившись в тридцать восемь его теней: выпады, блоки, обманные манёвры, стремительные атаки, осторожные отступления и картинные статичные позы, о которые словно разбивается время. Чуть поодаль, ближе к зданию дворца, тучный барабанщик отбивает ритм. А вокруг натянуты широкие цветные ленты с крупной надписью: «Школа огненного натиска», — огораживающие место тренировок.

Я всегда был падок на подобные зрелища — пускай оружием, как уже говорил, владел далеко не блестяще, — и в этот раз, пробившись к ограждению, смотрел на завораживающий танец с клинками. И несколько смутился, когда, обернувшись к Юань Мину, увидел на его лице не одобрение и интерес, как накануне на площади в Дайча, а грустный укор. В первом же переулке «господин Белая Шляпа» дал мне ответ на незаданный вопрос:

— Всё это как ядовитая пилюля в сладкой оболочке, и принимает её, прежде всего, государство. Подумать только! Какое мастерство преподаётся? Мастерство сдавать экзамен — не более того. Движения наставника филигранны, но там, где он выступает за очерченные рамки, разом возникают ошибки. Он словно не понимает оружия, не понимает боя. Он учит красиво открывать дверь, но не входит в комнату — и лишает других возможности туда войти. И что же мы получим в итоге? Кольчугу о тысяче изъянов.

Я обогнал его на пару шагов и, развернувшись, с двукратным поклоном попросил обучить меня фехтованию. Не знаю, на что я сам рассчитывал в этот момент: подобную науку не осилишь за короткое путешествие, а с господином Юанем я планировал расстаться у Вэйминьского князя, — но ответ моего спутника показался мне ещё более странным и непоследовательным, чем собственные мысли:

— Уволь меня вновь прикасаться к оружию, шаодай. В Дайча пришлось спасать наши жизни, но я не хочу снова дразнить чудовище.

На этом разговор оборвался, и я подавил в себе любопытство, чтобы тут же не пуститься выпытывать объяснения. Было ясно, что это обрывок некоей истории из прошлого, но вопросы в лоб скорее помешали бы что-то узнать. Вспомнив разбойничьи поэмы Пао-цзы, я поначалу предположил, что в странствиях по горной стране господин Юань при трагическом стечении обстоятельств совершил убийство, после которого поклялся не брать в руки меча. Но в следующие несколько дней из окольных бесед и дальнейших событий удалось сложить совершенно иную картину. Доподлинно установить, насколько моя версия верна, я не смог — спросить «господина Белую Шляпу» напрямую не хватило духу, — но всё-таки изложу её здесь: кое-что так, наверное, будет проще понять.

Удивительная проницательность и рассудительность сочетались в Юань Мине со слепой верой в предначертание. Чем больше мы общались, тем увереннее я становился в том, что до бегства из Тайцзина он практиковал физиогномику. Чтением по лицам в горной стране занимаются многие, но одно дело площадные гадатели на том же Дуншане, и совсем другое — скажем, прославленный мастер Жуань Би, предсказавший возвышение пятилетнему Чжэ Фацзюэ, сыну провинциального смотрителя мостов. В жизнеописаниях великих людей то и дело видишь эпизоды встреч со знатоками лиц и характеров, чьи пророчества сбываются с завидным постоянством. При первых императорах им ещё приходилось держать оборону от скептиков, но трактат «Облики достойных людей» за авторством государя Возвышенного положил конец всякой полемике, и физиогномика заняла прочное место в системе классических учений.

Недовольство интеллигенции, впрочем, оставалось. По горной стране давно гуляет анекдот о том, что Первый Лидер внешне совершенно не соответствовал критериям «Обликов» — и после выхода трактата его скульптуру из столичного храма Державных Имён отдали на «реставрацию», которая наделила основателя династии широкими скулами, высоким лбом и огромными ушами. Какой-то острослов пустил в народ четверостишие, за которое, говорят, когда-то клеймили и лишали языка:

Где твой отец недоглядел,
Там удружил тебе сыночек:
Не знающий масштаба дел
Оценит по размеру мочек.