Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

В горной стране мало-мальски состоятельные хозяева привыкли часто менять прислугу: иным садовникам, поварам и даже дворецким приходится по нескольку раз в год переходить из дома в дом, а порой — из города в город. Это справедливо даже для области Янь, суровая местность которой, казалось бы, призывает к большему постоянству. Держать слуг подолгу — скорее черта хуторян и небогатых ремесленников, от которых они сами бегут, утомлённые непосильным бременем работы. И кто из этого сословия не мечтает подольше задержаться у каких-нибудь зажиточных и покладистых городских чиновников! Чжан служил нашей семье ещё со времён моего деда, отца в своё время баюкал на руках, а позже сопровождал в путешествиях и всегда удивительно точно с первого взгляда составлял мнение о людях. Получив место на Дуншане, отец передоверил ему всё домашнее хозяйство.

«Выбирай помощников, как драгоценные камни», — писал, кстати говоря, Люй-цзы. Чжан взялся за дело, как опытный ювелир. В пыли базарных площадей, в грязи трущоб, а то и у чужих ворот он отыскивал редкие алмазы, гранил их и нанизывал на нить нашей жизни. Такие слуги, как и он, оставались навсегда, обрастали семьями и сами становились частью нашей большой семьи.

Помню, как отец всерьёз советовался с привратником по какому-то государственному вопросу. А моим товарищем по многим детским шалостям стал внук Чжана, Ли Цю, по прозвищу Воронёнок. Наверное, мне при моём росте особенно импонировало, что и он невысок, да и вообще мы были похожи. Помню, нам по моей просьбе втайне даже шили одинаковую одежду, чтобы мы всегда могли сойти один за другого; но со временем я потянулся вверх, а Воронёнок так и остался маленьким и щуплым.

Самого Чжана я помню только стариком. Да, шли годы, морщины добавлялись к морщинам, седина закрашивала последние волоски на висках и в бороде, но он для меня почти не менялся. Казалось, старческая немощь, едва коснувшись его, отпрянула и больше не приближалась. Чжан всегда оставался деятельным, составлял сметы, раздавал указания и время от времени с видом оценщика прохаживался по окрестностям, выискивая, что бы могло пригодиться дому. На одну из таких прогулок он, вероятно, собирался и сейчас, но, оказавшись на улице, засомневался.

Увидев меня, он поклонился и сообщил, что приходил посетитель, но, не застав меня, ушёл, оставив свою визитную карточку.

— Он не представился?

— Его фамилия Лю, и он из области Вэй, — Чжан открыл для меня ворота. — Вообще он искал нашего покойного хозяина, но, узнав о его кончине, захотел встретиться с вами.

Возможно ли, что это посыльный от кого-то из товарищей отца? Проходя крытой галереей, я перебирал в памяти стихи из его тетради, пытаясь найти среди них что-то о Вэй, но, кроме разрушенной деревни Тайхо, на ум ничто не приходило. Впрочем, некоторые названия, упоминаемые отцом, были мне малоизвестны, и требовалось свериться по карте.

Мой неторопливый ход мыслей прервал Яо Шаньфу:

— Мэйлинь исчезла.

Это известие поразило меня, точно удар молнии, но я постарался не показать волнения и, поддерживая его под локоть, пригласил пройти в мой кабинет и всё рассказать. Впрочем, из его слов понял я только то, что учитель Яо и сам не знает, как и когда именно пропала его дочь. Всю первую половину дня он провёл за чтением книг и хватился её перед самым моим приходом.

— А что говорит ваша супруга?

— Она до сих пор спит. Ей нездоровится: всю ночь то и дело просыпалась от кошмаров и дурных предчувствий, — сокрушённо произнёс Яо.

Я распорядился, чтобы слуги обошли весь дом, и, досадуя, потребовал к себе Минхёка, ведь сохранность моих гостей была доверена ему.

— Минхёк ушёл в город с Воронёнком, — ответил растерянный Чжан и объяснил, что утром поручил внуку сходить на рынок за овощами и своими глазами видел, как тот вышел за ворота в сопровождении Ван Минхёка.

Как же он удивился, когда сразу же после его слов Воронёнок предстал перед нами и на расспросы, извиняясь, ответил, что по лености до сих пор не выходил из дома и только-только собирается. Не знаю, как я до этого додумался, но, взглянув на его фигурку в поношенном сером халате, тут же отправился к себе и открыл сундук со старой одеждой. На самом верху, под крышкой, лежала широкая голубая лента, исписанная непонятными мне знаками, и я, не пытаясь их расшифровать, сразу передал её учителю Яо.

Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что он успокоился. Но он тут же напустил на себя негодующий вид:

— Недостойная девчонка! Какое бесстыдство! — он упал мне в ноги, я спешно его поднял. — Простите меня, она у нас единственное дитя и выросла избалованной! Я недостаточно наказывал её в детстве.