Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире

Западные люди, которые баловались опиумом и романтизировали его в своих произведениях, вряд ли знали об одном из его наиболее характерных свойств. Подавляя боль, он, как и табак, вызывал «ян» — китайское слово, обозначающее зависимость (которое, трансформировавшись в «йен», вошло в английский лексикон как синоним сильной тяги). Это делало его самым грозным из товаров. Потребительский продукт, который нейтрализует голод, вызывая эйфорию и сильную тягу к добавке, даже не нужно рекламировать: испытав на себе его действие, значительная часть пользователей сделает повторение опыта приоритетным.

Опиум не является злом, так же как и алкоголь. Однако зло заключалось в том, что наркотик, вызывающий привыкание, был введен в обедневшее общество в период крайнего социального бедствия. Как и продажа рома и виски, оказавшая столь смертоносное воздействие на культуру аборигенов, оптовая продажа опиума в Китай была преступлением империи — и одним из менее известных преступлений против человечности в современной истории.

Янгту был частью китайского общества достаточно долго — по крайней мере два столетия, когда дворцовые евнухи в Пекине стали первыми ценителями, — чтобы его употребление стало ритуальным среди высших классов, которые смотрели на него не более чем на крепкий напиток. Трубки с опиумом предлагались на свадьбах, а среди бизнесменов «давайте зажжем лампы» было синонимом «давайте поговорим о делах». (На многих пароходах по Янцзы кают-компании предлагали пассажирам на выбор чай или опиум). Однако для Китая в целом он действовал как медленный яд. Опиум сделал некогда самодостаточную цивилизацию, столкнувшуюся с перенаселением и недостаточной занятостью, зависимой — как экономически, так и физически — от продукта, импортируемого из-за границы.

Бедные (а большинство китайцев в то время были невообразимо бедны), они продлевали цикл бедности до бесконечности. Когда единственное облегчение от изнурительного и унизительного труда порождает лень и приводит к дальнейшему обнищанию наемного работника, а также его или ее расширенной семьи, граждане превращаются в массу беспомощных жертв.

К тридцатым годам жертвами стали уже не западники, а азиаты. Вторя Сунь Ятсену, Чан Кай-ши с самого начала пообещал, что его националистическое правительство не получит от опиума «ни цента». Движение за новую жизнь, курируемое мадам Чанг, сделало наркоманию наказуемой смертью. На самом деле, опиум был слишком прибыльным товаром, чтобы националисты могли его запретить[29]. Доходы от продажи опиума к середине тридцатых годов достигли 2 миллиардов долларов в год, что равнялось 5,2 процента валового внутреннего продукта. По одной из оценок, 9 процентов населения — пятьдесят миллионов человек — были зависимы. Хотя лидеры республиканского Китая публично выступали против опиума, их военная машина работала за счет доходов от его продажи.

В Шанхае Чан Кайши назначил яростного националистического гангстера Ду Юэшэна главой Бюро по борьбе с опиумом. Это было удобно, поскольку Ду также контролировал городскую торговлю опиумом, которая к тридцатым годам переместилась во Французскую концессию с молчаливого согласия жандармерии Френчтауна. Опиум можно было купить в шестидесяти розничных магазинах; через Дю, который собирал по тридцать центов за каждую выкуренную трубку, в националистическую казну нескончаемым потоком текло серебро.

После вторжения японцев в 1931 году торговля опиумом перешла в гораздо более жестокую фазу. Американский телеведущий Кэрролл Олкотт был одним из многих западных людей, обнаруживших, что в лабораториях оккупированной японцами Маньчжурии опиум перерабатывается в морфий и героин, которые присоединяются к дешевым промышленным товарам, контрабандой доставляемым через горные перевалы на китайский рынок.

Эти более мощные опиаты, вызывающие привыкание, были инструментами войны: поскольку иена не признавалась британцами и американцами в качестве иностранной валюты, продажа героина и морфина приносила японцам китайскую валюту, необходимую для покупки оружия на международном рынке. В то же время доступность этих наркотиков быстрее и необратимее опустошала оккупированное население, чем опиум когда-либо существовал. В конце тридцатых годов Олкотт заглянул в магазин сигарет и обменных материалов «Тай Чонг», управляемый японцами, недалеко от Международного поселения. Упаковка героина там стоила всего десять центов, а трех пачек хватало на то, чтобы обеспечить наркомана с сильной зависимостью на целый день. В то же время стоимость трубки опиума выросла до сорока центов. Продавая в розницу опиаты промышленной крепости, японцы ввели империализм в двадцатый век. Вскоре они захватят шанхайский наркотрафик и отправят «Большого уха» Ду на раннюю пенсию в Гонконг.