– История не про мои карьерные успехи. – Он тяжело вздохнул. – Майкл погиб от синдрома внезапной детской смерти, когда ему было три месяца. Я… я не склонен принимать то, что дает жизнь. Я уехал из Греции, оставил родителей. Я был уверен, что пробьюсь здесь. Был совершенно убежден, что, если поставлю цель построить семью с Амандой, все получится. А потом… моего сына просто не стало. – Его голос звучал низко, переполненный эмоциями. И я ничего не мог сделать. Я никогда не чувствовал такой беспомощности. – Он ссутулился. Я не смог помочь Аманде справиться с ее скорбью, потому что не мог справиться со своей. Вместо этого я с головой погрузился в работу. Там я мог что-то сделать, что-то контролировать. Конечно, Майкла это бы не вернуло… – Он утер лицо ладонью. – Однажды я пришел домой, и Аманды там не было. Я не стал ее искать. Я больше не хотел долгих отношений. – Он закрыл глаза, по щеке прокатилась одинокая слеза. – Даже если я всего добьюсь, заработаю деньги, сделаю карьеру… Какое это имеет значение, если я позволил своему сыну умереть?
– Леон… Не ты ему позволил – случилась трагедия. – Эмоции охватывали ее, угрожая заглушить слова. Ей казалось, что она ощущает его скорбь как свою.
– Наверное, это должно меня утешать. Однако я не могу найти покоя. Мысль о том, чтобы быть во власти судьбы, приводит меня в ужас.
– Жизнь полна неожиданностей. Прекрасных и ужасных. Одни – последствия наших действий, а другие не имеют никакого смысла. Это не плата и не наказание. Но нас определяет то, что мы делаем потом. Это ты можешь контролировать.
– А что контролируешь ты? Во всей своей жизни, Роза?
Его слова были жесткими и циничными. Он был куда больше похож на ее мужа Леона, чем за все последние недели.
– Ничего. – Она сморгнула подступающие слезы раздражения и тоски. Все в этой ситуации причиняло боль, и никто не мог уйти из нее нетронутым. – Я делала все, что хотел мой отец, потому что думала, что так он будет счастлив. Так я решила справиться с потерей матери. Я думала, что ты станешь моей наградой. Но теперь я понимаю…
– Что? – спросил он все еще вымотанным, хриплым голосом.
– Нельзя считать наградой другого человека. Потому что его тоже нельзя контролировать. – Она невесело рассмеялась. – Человек – это не торт, который существует, только чтобы тебя насытить. У них свое прошлое. Свои потребности и желания. И только перед самой твоей аварией я начала осознавать, что ты не станешь волшебным образом наградой за мою жизнь. И… Леон, я не знала про твоего сына. Я мало что знала про твою жизнь. Я думала, что ты будешь таким, какого я воображала…
Это не могло исправить прошлое. Не заставляло ей довериться мужчине или даже простить его. Но понимание того, что он пережил потерю большую, чем Роза могла вообразить, позволяло увидеть его в новом свете. Объясняло кое-что в его поведении. Алкоголизм, например.
Глубокие раны в ее душе от этого не заживали чудесным образом.
– Приходя сюда, я боялся, – сказал он, не отвечая на ее слова. – Боялся, что Изабелла…
– С ней все в порядке, – сказала Роза, хотя и знала, что уверения тщетны – он всегда будет видеть прошлое. Всегда будет бояться подходить к колыбели.
И теперь она прекрасно понимала, почему он отказался от родительских прав.
– Вот почему ты не хотел иметь с ней дело, – сказала она.
– Если бы ты спросила меня после аварии, что такое любовь, я бы ответил, что не знаю. Но сейчас я могу ответить, что… любовь – это боль, Роза. Это надежда, которая расцветает без всякого представления о том, что может пойти не так. Тем больнее, когда ты ее лишаешься. Я не хотел снова это переживать.
– Сейчас Изабелла здесь, – сказала Роза. Как бы трудно ей ни было принять Изабеллу, она не могла ее отослать. Конечно, принятие требует времени. У Розы не возникло магической материнской связи с малышкой. Но что-то расцветало у нее в груди – бутоны любви, желание заботиться.
Она хотела, чтобы Изабелла чувствовала себя желанной. И с ней, и с Леоном.
– Да, – тихо сказал он.
– Ты не можешь ее отослать.
Я и не собирался, – удивился он.
– Это мой страх, – продолжила Роза. – Все меняется. Ты меняешься. Чем больше воспоминаний возвращается, тем больше ты будешь становиться прежним. И твой прежний подход к проблемам тоже вернется…
– Ну уж нет, – сказал он, поднимаясь с пола и принимаясь измерять шагами комнату.
– Но что, если это случится? Имей в виду, я буду против. И не дам тебе снова хранить секреты. Мы не можем себе этого позволить. Это наша жизнь. – Она обвела рукой себя, колыбельку, дом. Она наконец проявляла характер, хотя не была до конца уверена в себе и в том, что хочет сохранять эти отношения. – Я хочу, чтобы мы были семьей.
– Не знаю, могу ли это обещать.
– Тебе придется. Иначе я буду сражаться с тобой за этот дом и за Изабеллу.
– Против меня ты не сможешь выиграть. Ты сама уже объяснила, что если не останешься моей женой еще на три года, то дом тебе не достанется. А Изабелла… биологически она моя дочь. У тебя нет на нее прав.