Шансон как необходимый компонент истории Франции

После войны Франция увидела Шевалье таким, каким он останется в истории навсегда: в смокинге и неизменной соломенной шляпе. Он стал первым шансонье-юмористом, посмевшим одеваться элегантно. Юмор, совмещенный с шармом, – такого Франция еще не видала. В 1925 году случился первый успех Момо, – как любовно называла его публика; первый хит – Valentine, который, как и Mon homme, принадлежал Albert Willemetz, композиции которого оставили заметный след в années folles[46]. Интересно, что к своим восьмидесяти Шевалье продолжал петь Valentine, комическую клятву верности, из которой несколько лет назад актер и певец Куун Круке сотворил хулиганскую фламандскую песенку.

Трубачи начинают и подводят Шевалье к знаменитой первой строке песни: «Тебе никогда не забыть своей первой любовницы», в его случае – это истинная Валентина. Coup de foudre[47]. Затем идет следующая строка, и ею удостоверяется по-французски сладость первых прикосновений: «И целу… целу… целует». Трижды повторенный звук «цел» подчеркивает вкус. Припев аккумулирует в себе мелодию звуков, которые нескоро покинут вашу голову:

Elle avait de tout petits petons,
Valentine, Valentine
Elle avait de tout petits tétons
Que je tâtais à tâtons
Ton ton tontaine!
Elle avait un tout petit menton,
Valentine, Valentine
Outre ses petits petons
ses p’tits tétons
son p’tit menton
Elle était frisée comme un mouton

Ее крошечные ножки,
Валентина, Валентина,
Ее крошечные грудки
С нежностью касаюсь их.
Ее нежный подбородок,
Валентина, Валентина.
Крошечные ножки,
Крошечные грудки,
Крошечный подбородок.
А кроме того,
Она кудрява, как барашек.

На древней, шуршащей и щелкающей, пластинке 1925 года Шевалье нетерпеливо касается маленькой ножки (petons) своей Валентины, ее грудок (tétons). Однако на более поздних записях все эти «tout petits tétons» исчезают. Они заменены довольно бессмысленной фразой «un tout petit python». Возможно, Шевалье решил вычеркнуть неуклюжие, полные страстного желания слова. Куун Крук изображает из себя Mister Proper[48], когда использует такие слова: «У нее есть драгоценности, / Валентина, Валентина, / их она заботливо скрывает, / чтоб никто и никогда их не видал». Куда, куда удалились они, веселые двадцатые?

Через много лет к певцу подходит весьма корпулентная дама. Он не узнает ее. «Кто вы?» – «Я – Валентина!» Вполне ожидаемая ситуация, однако так свежо поданная, что трудно не рассмеяться: «Погребенный под ее двойным подбородком и пудовым бюстом, / я подумал: а она сильно переменилась.» Поражает, как быстро Шевалье вспомнил о ее оставшихся в прошлом нежных грудках.

«Я люблю лишь двоих: свою страну и Париж»

Шевалье во Франции – это big business[49], но ему удалось, в точности как Мистенгетт, покорить и Америку. Впрочем – ее успех не сравнить с тем, что выпал на долю Момо. Шевалье сыграл во многих мюзиклах, некоторые из них были поставлены Эрнстом Любичем. В далеком Техасе Момо называли «The King» (Элвис Пресли тогда еще не родился). Именно в то время кинематограф и шансон Франции навеки слились в страстном объятье. Так что и Джонни Холлидей, и Шарль Азнавур, и Патрик Брюэль, и Жак Брель, и Эдди Митчелл успешно выстроили свою актерскую карьеру.

Франция благодаря Шевалье завоевала Соединенные Штаты, но и Америка триумфально явилась в Париж. Жорж Сименон был несколько смущен, когда увидел в 1925 году, как в спектакле Yes sir, It’s my baby[50] полуобнаженная Жозефина Бейкер передвигается по сцене Театра На Елисейских Полях на четвереньках, радостно виляя выставленной вверх задницей. Зрелище это подвигло Сименона на изобретение слогана, ставшего впоследствии ласковым прозвищем Бейкер: «Задница, которая смеется».