Читаем Шансон как необходимый компонент истории Франции полностью

Конец отношений – конец куска жизни, подведение итогов, страдания обманутого любовника, продуманный рассказ артиста, оглядывающегося назад. Название Comme d’habitude в переводе сменится на My Way[120], Клода Франсуа сменит Фрэнк Синатра. Первоначальный текст изменится, станет глубже. Стоит ли говорить, что My Way стала самой известной песней на все времена? Что сегодня она насчитывает более тысячи кавер-версий? Что Comme d’habitude поднялась до уровня La mer, Les feuilles mortes, Non, je ne regretted rien и Ne me quitte pas[121] – наиболее часто исполняемых шансонов мира?

И до чего жаль, что нам никогда не узнать, каким Клод Франсуа стал бы в старости – ведь ему в 2011 году было бы всего семьдесят два года, и не услышим, как он поет классику Синатры…

I did it my way – ему бы это понравилось.

«Экран моих бессонных ночей»

Клод Франсуа никогда не стремился к актерской карьере, но в 2004 году его мастерски сыграл Бенуа Пульвордом в фильме «Подиум», герой которого, банковский служащий, вообразил себя Клодом Франсуа. Возможно, это была лучшая роль в жизни Пульворда; вдобавок – он сам спел все номера Клода Франсуа.

В шестидесятых годах возникает симбиоз шансона и кино. В 1966 году Золотую пальмовую ветвь фестиваля в Каннах получает фильм Клода Лелюша Un homme et une femme[122]. Жан-Луи Трентиньян и божественная Анук Эме сыграли свои роли блестяще, но теперь, через полвека, в первую очередь вспоминается мотивчик, сопровождавший фильм: ба-да-ба-да-ба-да-да-ба-да-ба-да… и, по-видимому, переживший его.

Гораздо больше шансонов, наоборот, прославились благодаря тому, что прозвучали в кино: Et pourtant Шарля Азнавура (Cherchez l’idole, 1963)[123]; Les copains d’abord Брассенса (Les copains, 1965)[124]; The windmills of your mind Мишеля Леграна (The Thomas Crown Affair, 1968)[125], который годом позже выиграет Оскара за лучшую песню. Французская версия, которую Легран спел сам, стала культовой классикой.

Дальше – больше: шансон и кино становятся друзьями. По следам Мориса Шевалье и Ива Монтана в сторону кинематографа потянулись Азнавур и Холлидей. В обратном направлении двинулись кинозвезды: Брижит Бардо, Джейн Биркин и даже Жанна Моро стали больше времени уделять шансону.

Моро спела томную «Индийскую песню» (India song, 1975, для одноименного фильма Маргерит Дюрас), потом – игривую «Водоворот» (Le tourbillon de la vie,1962, для фильма Jules et Jim Франсуа Трюффо).

И Серж Генсбур тут как тут: позволяет Катрин Денёв блистать в «Бог курит гавану» (Dieu fumeur de havanes, 1980).

Но дуэт Далиды с Аленом Делоном – прелестная выдумка. Кстати, первая мечтает стать звездой кино и время от времени берется за какие-то роли; а у второго столько харизмы, что его успех в качестве шансонье предопределен. «Слова, слова» (Paroles paroles, 1972) – чудесная пародия на галантную любовную болтовню. Ален Делон играет роль, которая хорошо ему подходит: роль beau parleur – обольстителя, использующего в своих речах самые заезженные штампы. Когда человек произносит: «Для меня твои слова – изумительная музыка, заставляющая звезды танцевать над дюнами» а вам не хочется тотчас же расхохотаться, у него есть шанс… Но Далида не теряет головы и отвечает, что лучше бы ему «сохранить свои карамельки, конфеты и шоколадки» для тех, кому понравятся танцы звезд в морских волнах.

В «Кино» (Le cinéma, 1962) Клод Нугаро перекидывает мостик между шансоном и кино. «Бардо может поехать в отпуск, / Ты всегда будешь моей звездочкой». Это шансон о человеке, который в бессонную ночь воображает, что снимает кино. А его бывшая возлюбленная играет в фильме главную роль:

D’abord un gros plan sur tes hanchesPuis un travelling-panoramaSur ta poitrine grand format,Voilà comment mon film commence,Souriant je m’avance vers toi.Сперва – крупный план, твоя задница,Камера панорамирует вдоль телаИ переходит на холмы твоих грудей,Так начинается фильм в моем воображении,Я приближаюсь, напряженный момент.

Ритм ускоряется, чтобы подготовить появление супермена.

Un mètre quatre-vingts, des biceps plein les manchesJe crève l’écran de mes nuits blanchesМетр восемьдесят, мускулистый охотник,Я счищаю с экрана свою бессонную ночь.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее