Шарьинская весна

Любить, в конце концов, иль не любить?

А вдруг Валерку Оля полюбила?"

Он в руки взял позавчерашний "Труд",

И попытался почитать. Но тут

Его внезапно муза посетила.

5

Умчавшись в комнату, он в кресло сел,

Взгляд бросил в угол, где Рембо висел,

Открыл тетрадку, авторучку взял

И стал писать, черкать и вновь писать,

И, по привычке, черный ус кусать.

И, наконец, он вот что написал:

6

"Не видя журавля, я, как жар-птицу,

Так много лет удерживал синицу

В своих руках. И вывел с ней птенцов.

И думал я, что счастлив в жизни краткой,

Синице отдаваясь без остатка…

Но вдруг с небес услышал странный зов.

7

Он звал меня, маня неудержимо.

Я голову поднял, не в силах мимо

Пройти. И взгляда отвести не мог.

Там, в небе, проплывала журавлица!

Тогда я понял: вот моя жар-птица.

С тех пор печален стал мой бедный слог.

8

Года и долг зовут меня к синице…"-

Писал Лавров, грустя о журавлице.

Он доверял бумаге как поэт

Все чувства, музу удовлетворяя

И о последствиях, конечно, не гадая,

Не видя в том потенциальных бед.

9

Еще строка, еще… почти венец.

Но муза улетела и – конец.

Не мог ни строчки больше он создать.

И так, и сяк пытался – все не то.

А тут Танюшка с книжкою Барто

Пришла и попросила почитать.

10

Дочурку на колени усадив,

Да на удачу Агнию раскрыв,

Нашел он: "Наша Таня громко плачет…"

Прочел про этот громкий Танин плач,

Потом, – про "Мой веселый звонкий мяч",

Потом – как мальчик на лошадке скачет.

11

Потом еще прочел стишочков пять

И предложил дочурке погулять.

Та, согласившись, весело умчалась

С сестрой во двор. Их крики за окном

В тот вечер долго слушал старый дом.

Лавров скучал. Ему вдруг показалась

12

Смешной затея с выездом в столицу:

"Что мой приезд? Он лишь на единицу

Поднимет счет наплыва графоманов

В богемную Москву. Ее и так

Заваливают кипами бумаг,

Стихов пудами, тоннами романов.

13

Пробиться в этой толще – гиблый труд.

Нет имени, протекции – сотрут!

Кто я такой? С каким я лезу рылом

В калачный ряд?.. Но, боже, как узнать,

Вдруг да смогу вершину эту взять,

И влезть в какой-нибудь журнал без мыла?.."

14

Посомневавшись в гении своем,

Потом поужинав с женой вдвоем,

Поговорив притом о пустяках,

Лавров, в конце концов, собрался в путь:

Ведь надо же пробиться как-нибудь,

Чтоб вовсе не остаться в дураках.

15

Он вышел раньше, чтобы одному

На воздухе поразмышлять ему

О творчестве, о призрачной столице,

О Кистеневой Ольге, о жене…

Еще о том, о чем не стоит мне

Упоминать. Он шел, смотрел на лица

16

Шарьинцев встречных и не видел лиц;

Не слышал голосов вечерних птиц -

Певцов любви, свободной дикой воли, -

Не замечал Лавров мой красоты

Природы летней: запахи, цветы…

А мне все это дорого до боли:

17

Шарьинских улиц свежая листва,

Их прибранность, заметная едва;

Неторопливость времени и действа;

Неспешность жизни… да убогий быт,

Что вечно и печалит, и смешит;

Да горожан лихое лицедейство…

18

Шарья, Шарья, мой милый уголок,

Тебя я возродил бы, если б мог.

Сегодня ты запущена, уныла.

И бедной нищенкой в отрепьях у ворот

Встречаешь ты уже который год.

Но, помню я, что не всегда так было.

19

Здесь и сейчас красивые места,

А раньше… (только память и чиста).

Шарьинка с Кринкой – дивные речушки -

Притягивали, как морской курорт.