Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Тем не менее Мальви не сразу привлек внимание противников. 1 февраля 1916 г. Моррас впервые атаковал его как «неопытного политика», чья «мягкость в отношении революционных поджигателей не знает границ» (MCV, IV, 86). Поводом стала опубликованная несколькими днями ранее анархистом Себастьеном Фором запись его беседы с министром (MCV, IV, 63–73). Фор известил единомышленников, что прекращает агитировать за немедленный мир, поскольку это опасно для страны и для конкретных людей, вовлеченных в пропаганду. Глава МВД попросил его об этом, обещав, что не будет преследовать за прошлые грехи, и сказал, что бросил в камин компрометирующее досье на Фора. Моррас ухватился за последнюю фразу, но Мальви разъяснил, что речь шла лишь о нескольких случайных документах, а само досье цело. По его словам, министры и сам президент Пуанкаре поздравили его с умелой нейтрализацией видного пацифистского агитатора[145].

Доде утверждал, что в 1914 г. после поражения при Шарлеруа, когда перспектива сдачи Парижа казалась вероятной, глава столичной полиции Селестен Эннион приказал сжечь сотни досье на немецких агентов и подозреваемых в шпионаже (LDН, 68–69). Отвечая на разоблачения «толстого Леона», Мальви заявил: «Господину Доде следовало лишь сообщить мне собранные им сведения. Все сограждане могут доверять мне. Но у меня есть государственные дела, которые я не могу доверить господину Доде». «Мальви руководствует демократическими интересами, Доде служит французским интересам», – парировал Моррас (MCV, IV, 199–201).

Министр, не спускавший глаз с монархистов, запретил «королевскому прокурору» публичные выступления о «немецких шпионах» – дабы не разжигать в обществе недоверие и подозрительность – и ужесточил цензурный контроль над газетой. «До этого момента я не обращал внимания на Мальви, провинциального радикалишку и прихвостня Кайо», – заметил Доде в обычном для него тоне (LDS, 60). Мальви, действительно, не упускал случая «прижать хвост» монархистам с помощью полиции, вплоть до собраний в частных домах, – о чем с гордостью поведал в мемуарах[146].

Затем достоянием гласности стало то, что в первые дни войны глава МВД дал указание префектам полиции не проводить превентивные аресты «подрывных элементов» по заранее составленному полицией «списку Б» (социалисты, пацифисты, анархисты и т. д.)[147], несмотря на требования военного министра Адольфа Мессими. В мемуарах он подробно осветил этот вопрос и объяснил, что руководители Всеобщей конфедерации труда (ВКТ), с которыми у него сложились хорошие отношения в процессе урегулирования трудовых конфликтов, и редакторы ряда оппозиционных газет заверили его в поддержке правительства. Будучи принципиальным противником «списка Б», Мальви считал, что его фигуранты (кроме части иностранцев) не представляют реальной угрозы для безопасности страны, но аресты, тем более превентивные, социалистов и профсоюзных деятелей станут таковой, вызвав вспышку недовольства, особенно опасную в период проведения мобилизации[148]. Так что советская версия о том, что «список Б» не был введен в действие из-за «перехода руководства социалистической партии и Всеобщей конфедерации труда в первые же дни войны на позиции социал-шовинизма»[149], кажется верной.

«При виде республиканских министров, воспитанных на бессмертных принципах 89-го года, которые запуганно трепещут перед позорными нападками L'AF и подчиняются приказам Леона Доде, – парировала 23 апреля «Le Bonnet rouge», – краска стыда заливает лица многих французов» (ОМА, 153). Неудивительно, что самыми ярыми защитниками Кайо и Мальви – со ссылками на ненавистные монархистам «принципы 89-го года» – оказались «Тряпка» и ее «клоны» вроде информационного агентства «Primo» и газеты «La Tranchée republicaine».

Скандальные выступления и демонстративное игнорирование цензурных запретов привели к тому, что в январе 1916 г. газета лишилась правительственной субсидии[150]. Дела расстроились, но Виго не отказался от красивой жизни. Он начал поносить кабинет и политиков, отказавших ему в поддержке, – и искать новых спонсоров. Неудивительно, что ими оказались немцы.

Подобно большинству французских левых, перед войной «Le Bonnet rouge» выступала за примирение и сотрудничество с Германией, о чем в апреле 1916 г. напомнила L'AF. Однако немецкие деньги потекли в газету лишь с мая 1916 г. Каналом финансирования стала Швейцария – «убежище всех подозрительных лиц из стран Антанты и неприступная крепость немецких агентов» (LDН, 148). Процессом управлял новый коммерческий директор Жозеф-Эмиль Дюваль.