Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Одним из главных аргументов республиканских апологетов было то, что в случае победы «белых» Испания станет союзником Италии и Германии и, следовательно, врагом Франции, у которой появится еще одна угрожаемая граница. «Национальная Испания никогда не собиралась ни нападать на Францию, ни позволять кому-либо использовать для этого свою территорию. Ни с какой державой национальная Испания не заключала соглашений, которые хоть как-то ограничивали бы ее полную свободу действий, будь то в политическом или экономическом отношении», – говорилось в послании Франко, врученном 2 апреля 1938 г. французскому дипломату Эмманюэлю де Перетти де Ла Рокка (RBC, V, 544). «Подлинной Франции нечего опасаться нас», – повторил каудильо 2 февраля 1939 г. в предисловии к книге Эрикура «Почему Франко победил»[309]. Но, констатировал Эрикур, «наше правительство Народного фронта сделало все возможное, чтобы бросить вождя завтрашней Испании в объятия Гитлера»[310].

Моррас обходил эту проблему стороной – возможно, потому что его германофобия могла поставить в неловкое положение франкистов, получавших помощь от Третьего Рейха. Однако при встрече подарил Франко – со значением – среди прочих своих книг сборник «Перед вечной Германией» (МРС, 503). Эрикур в августе 1936 г. в ответ на прямой вопрос услышал от «белых» испанцев: «Тем, кто скажет вам, что мы подпадаем под немецкое влияние, отвечайте без колебаний, что все лидеры испанских “правых” привержены латинскому и моррасовскому духу»[311]. Германский посол генерал Вильгельм фон Фаупель, которого «красная» пропаганда называла «гауляйтером Испании», полагаясь на симпатии части фалангистов к нацизму, «давал непрошеные советы» не только им, но и самому каудильо, поэтому тот добился его отзыва[312]. «Человек вроде Франко, – заключил Массис, – не позволит иностранцу, кем бы тот ни был, покушаться на духовную целостность Испании» (HMC, 150). Не чувствовавшее ни латинской, ни католической солидарности руководство Рейха видело в Испании полигон для подготовки к будущей войне. Понимавший это Франко осенью 1940 г. отказался вступить в войну против Великобритании и пропустить вермахт через свою территорию к Гибралтару, чем несомненно помог будущей победе «союзников».

Двумя годами ранее опасность его союза с Берлином казалась реальной, поэтому в июле 1938 г. Массис прямо спросил Франко об этом. Назвав «подлинными врагами цивилизации» коммунистов и посоветовав, пока не поздно, учесть опыт Испании, каудильо ответил: «Франция не хочет знать никакой другой опасности, кроме германской. Французы, похоже, ничего так не страшатся, как влияния Германии на нашу страну из-за той помощи, которую она нам оказала. Как мы можем забыть эту помощь? В особенно опасный и смутный час она дала нам то, чего нам не хватало, а нам не хватало всего… Да, у нас была вера в победу, но ничего более». «Разве в интеллектуальной сфере, – продолжал гость, – престиж германизма у вас не может вырасти?» И получил ответ: «Это присуще лишь отдельным лицам, и то в силу научных или технических резонов, а не духовной близости. Наши мировоззрения, наши национальные традиции, наши характеры слишком различаются, чтобы между нами когда-либо могло установиться глубокое взаимодействие» (HMC, 148–149).

Помимо отношений с Германией французов волновали отношения Франко с «фашизмом»: кавычки уместны, поскольку речь шла не о конкретном режиме или учении, но о символе всего плохого. «Наше движение не подпадет под иностранные влияния… Ни “фашизация”, ни тем более “нацизация” ему не угрожают, – заверил каудильо. – Фашизм, коль скоро используется это слово, принимает там, где он проявляется, разные обличия в зависимости от страны и национального темперамента. По своей сути это защитная реакция организма, проявление желания жить, а не умирать, которое в определенный час охватывает весь народ. Каждый народ реагирует по-своему, в соответствии с собственным представлением о жизни. Наше восстание происходит из испанского сознания! Что общего у него может быть с гитлеризмом, который прежде всего является реакцией германского сознания на положение вещей, вызванное поражением, отречением и безнадежностью?» Указав на антикатолическую позицию нацистов, вызванную религиозным расколом Германии и ролью католиков в политике веймарской эпохи, Франко подчеркнул: «Мы находим наше единство и наше братство в католицизме… Там же мы находим наше представление о мире и жизни. Этого католического характера уже достаточно, чтобы отличить от муссолиниевского этатизма или гитлеровского расизма нашу испанскую революцию, которая является интегральным возвращением к подлинной Испании, тотальной реконкистой» (HMC, 150–152).