Шарлатан

Увы, все это было лишь декорацией и фальшью, такой же грубой, как наспех наложенная краска на фасаде театра Лоу. Как и предсказывал Фишбейн, официальное признание судом и присяжными Бринкли мошенником дало толчок новым судебным искам против короля козлиных желез. Адвокат из Литтл-Рока уведомил Фишбейна, что его клиент подает в суд, требуя с Бринкли шестьсот две с половиной тысячи долларов за то, что тот «оскопил моего клиента, сделал его импотентом и калекой». Другая жалоба вменяла Бринкли в вину «преступную халатность, в результате которой пациент умер на операционном столе от обильной кровопотери». Ко времени премьеры «Унесенных ветром» признанного «короля мошенников» ожидали иски на три миллиона долларов, несмотря на его новую политику возвращать деньги в случае смерти пациента!

Даже его администратор в Литтл-Роке подал на него иск за злоупотребления.

Между тем обладающая особо тонким нюхом на поживу Финансовая инспекция начала преследовать его за неуплату налогов.

«Я не заплатил аренду за клинику «Кантри-клаб», меня буквально душат долги, – писал Бринкли в июне 1940 года одному из своих штатных докторов. – Мне пришлось уволить ряд сотрудников, почти вдвое снизить плату докторам, медсестрам и офисным работникам; сейчас мои дела в этом штате хуже, чем когда бы то ни было».

Пытаясь добиться отмены приговора, он дал возможность апелляционному суду нанести ему новые оскорбления. Верховный суд отказался пересматривать дело. Тем не менее из его копировального аппарата пачками вылетала все новая и новая реклама.

Дорогой друг, ты не захотел сэкономить 25 долларов в январе.

Ты отказался воспользоваться шансом сэкономить 22,5 доллара в феврале.

Неужели и в марте ты не захочешь получить скидку в 20 долларов?

С каждым месяцем твоя скидка становится все меньше…

Двадцать четыре уважаемых жителя Дель-Рио направили просьбу мистеру и миссис Бринкли перевести клинику обратно в город, «где большинство граждан сохранили неколебимую веру в них, где их уважают и любят»[50]. Бринкли был человеком сговорчивым, и он бы согласился, но теперь, когда его, как фурии, преследовали кредиторы и жалобщики, он и думать не мог о переезде, во всяком случае до тех пор, пока не уладит финансовые дела и этот бурный поток исков и жалоб не прервется.

Многие считали доктора способным на смелый шаг, но мало кто ожидал от него шага настолько неожиданного, как заключение договора с авиационным училищем Дилли.

В то время как по Европе, как лава, распространялась война, вступление в которую Америки казалось более чем реальным, мир остро нуждался в героях. Так же остро он нуждался в месте, где люди, малодушные и эгоистичные, могли бы укрыться и подождать, пока все кончится. Чуткий Бринкли надеялся поспособствовать как тому, так и другому. Никто не думал, что он сумеет противостоять призыву. Но трудно было найти лучший мотив для отъема денег.

Зачем заниматься шагистикой за 21 доллар в месяц, когда вы можете получить хорошо оплачиваемую работу в авиации? Вам предстоит решить, что для вас лучше – рыть окопы и таскать на себе винтовку или стать профессиональным механиком в защищенном от снарядов месте. Наши курсанты оказываются нарасхват прежде, чем успевают завершить обучение…

Пока этим не стал заниматься Бринкли, училище Дилли в Канзас-Сити было скромным заведением, где обучали авиасборке и авиамеханике. Большой рекламой и лживыми гарантиями доктор сумел привлечь десятки абитуриентов. Большим преимуществом училища было то, что его выпускники не подлежали призыву. Так, во всяком случае, уверял Бринкли. Его попытка солгать столь нагло, не боясь разоблачения, вызвала оторопь, когда бюро «За честный бизнес» подало в суд на Бринкли. Менее чем за год училище обанкротилось, и Бринкли обвинили в растрате средств корпорации.

К декабрю 1940 года Минни находилась в таких расстроенных чувствах, что предпочла на время уехать. Она поспешила туда, где была некогда счастлива. «Нассау прекрасен, – писала она знакомой, – как белая жемчужина в оправе из бирюзы. Видела Виндзоров. Она выглядит плохо и жалко. Он – невысокий, хорошенький, наверняка гомосексуалист».

Когда в начале 1941 года в Сан-Антонио Бринкли объявили банкротом, у него было триста тысяч активов, долгов – более чем на миллион. В бухгалтерии дыр оказалось больше, чем могло бы быть в судне, и это не случайность. «Я не очень-то люблю вести записи», – объяснил он.