Шарлатан

В те дни Чикаго мог претендовать на звание американского переднего края литературных сражений, где бились, как писал журналист Г. Л. Менкен, «оглашая воздух оглушительными криками, саркастическими возгласами, отзвуками ударов и падений, где критики дразнили других и не было недостатка в готовых броситься в атаку добровольцах, где в ход шло любое оружие, – годилось и напечатанное, и написанное от руки, и устное слово, и цитата из антологии греческой поэзии». Эти рукопашные бои у Шлогля велись еще с 1916 года, и среди завсегдатаев были и Хект, и Сэндберг, и новеллист Шервуд Андерсон (славившийся мягкостью речей и безобразной броскостью носков), и поэт Эдгар Ли Мастерс, и целая свора кипучих ничтожеств, ныне совершенно забытых, журналистов местных изданий, обладателей быстрого ума и острых локтей. Собери их всех разом, и репутация многих, лопавшихся от тщеславия, оказалась бы дутой, но разговоры там всегда велись оживленные и занимательные, потому что эти мужчины (бывали там исключительно мужчины), поставившие себе за правило не опускаться до сплетен, обсуждали самые возвышенные и разнообразные темы: от поэзии метафизиков до фольклора индейцев чиппева, причем невежды и пьяные оказывались самыми заядлыми спорщиками и нередко одерживали верх в дискуссиях. Среди этого гвалта люди ухитрялись писать статьи. Кто-нибудь мог внезапно ударить по струнам гавайской гитары. Что касается самого Фишбейна, то Бену Хекту он запомнился как первый из первых ораторов: «Ученый-медик, он был страстным оратором. Его бледный лоб, как маяк, освещал наш путь к знаниями. Он обладал многими привлекательными свойствами, среди которых была и его полнейшая неспособность выиграть в карты».

Льюиса радушно встречали как у Шлогля, так и на частных вечеринках членов кружка. Напившись, он развлекал всех чудесными историями о своих прошлых пьяных эскападах. Он импровизировал, разыгрывая скетчи, в которых все роли исполнял сам, и пугал дам попытками выпрыгнуть с высокого этажа и пройтись по карнизу.

Узнав друг друга ближе, Льюис и Фишбейн обнаружили, что не всегда сходятся во взглядах. Так романист сказал однажды доктору, что если тот хочет продвинуться по карьерной лестнице, то ему стоит сменить фамилию; «Фишбейн» звучит слишком уж по-еврейски. На это Фишбейн возразил, что это ему, Льюису, стоит искоренить в себе антисемитизм как предрассудок и изменить в этом отношении свои взгляды. Как-то раз за обедом он поведал Льюису о пухлых пачках компрометирующих материалов, собранных АМА на шарлатанов, и настойчиво посоветовал писателю ознакомиться с этим пачками и сделать медицину темой очередного романа. Писатель отклонил это предложение. Его голова в то время была занята другим замыслом, ради которого он и приехал в Чикаго. Льюис собирался навестить знаменитость – выдающегося деятеля рабочего движения Юджина В. Дебса, потому что хотел писать с него характер героя в своем романе. Дерзкий провокатор, человек большого мужества, Дебс пять раз становился кандидатом в президенты от социалистической партии, в последний раз это было в 1920 году, когда он находился в тюрьме в Атланте, арестованный за антивоенную агитацию.

Эта уникальная президентская кампания «Заключенного № 9653 – в президенты» принесла ему почти миллион голосов. Но длительная, на протяжении многих лет, политическая борьба и двухлетнее заключение подорвали физические и нравственные силы Дебса. Теперь он восстанавливался или же пытался это сделать в санатории Линдлара, в пригороде Чикаго. Это место ему порекомендовал доктор Альберт Абрамс, известный изобретатель шарлатанского лечения с помощью реостатического активатора.

Фишбейн считал Абрамса «вторым после Бринкли величайшим шарлатаном». Генри Линдлара же, директора санатория, в котором поправлял здоровье Дебс, он презирал почти так же глубоко частично за то, что в программе лечения в его санатории участвовал и абрамсовский осциллоколебатель. Но особую славу этот санаторий приобрел применением методов натуропатии – системы, вызывавшей у Фишбейна не менее сильное отторжение. Некогда довольно популярная натуропатия в начале двадцатых годов кое-как держалась на плаву с помощью дюжины школ, раскиданных по всей Америке. Соответствующий курс включал в себя такие дисциплины, как (Фишбейну доставляло большое удовольствие само их перечисление): сейсмотерапия, физикультопатия, астрологическая диагностика, практическая сфинктерология, френологическая физиология, спектрохромная терапия, иридодиагностика, терапия напряжения и напрапатия. Короче, натуропатия являлась не чем иным, как гигантской свалкой или же распродажей шарлатанского хлама, то есть, как выразился журналист, «всех форм лечения, таящих в себе возможность наживы».

Что же касается самого доктора Линдлара, натуропата и хиропрактика, то он был выходцем из Национального медицинского университета Чикаго, охарактеризованного Фишбейном как «низкопробное заведение, настоящая фабрика по изготовлению дипломов» и названного местным главой ведомства здравоохранения «худшим местом во всем городе».