Шарлатан

По возвращении в Чикаго он укрепился в этой роли, создав «Гигиею»[20], разновидность издания АМА для широкой публики. К тому же он основал отдел общественных связей (лишь на шаг-два уступив в этом первенство Бринкли) и открыл телефонные линии для репортеров, жаждавших разузнать что-нибудь свеженькое о новом в медицине. Но главной его страстью оставалось искоренение шарлатанства. В этом он был «истинным гением», круша, как говорил один из его коллег, «наглых и опасных обманщиков с наслаждением и блеском в глазах».

Отныне разоблачение шарлатанства становилось не просто узкой и ограниченной борьбой отдельных энтузиастов-медиков, но чем-то вроде кровавой корриды, которой можно наслаждаться всем медицинским сообществом.

Глава 16

В марте 1923 года, когда мисс Лайонс в муках металась по своей постели, молодой Гарри Томпсон праздновал выпуск из Чикагского прогрессивного колледжа хиропрактики, ректором которого был доктор Генри Линдлар. Новоиспеченный специалист получил диплом по почте. Написанный на латыни на прекрасной гербовой бумаге с печатью, он был безупречен во всех своих деталях, кроме одной – это был диплом другого учебного заведения. Согласно этому диплому, Томпсон являлся выпускником Колледжа медицины и хирургии в Канзас-Сити, чьим ректором являлся доктор Дейт Р. Александер.

О том, как и почему произошла подмена, Гарри Томпсон, тайный корреспондент «Сент-Луис стар», объяснил в своем разоблачении фабрики по производству дипломов, которое и обрушил на читающую публику осенью 1923 года.

Когда слух об этом взрывном материале дошел до доктора Бринкли, все еще продолжавшем свой триумфальный вояж по Дальнему Востоку, он расслышал в нем звон похоронного колокола: диплом, о котором шла речь, был точной копией его диплома, подписанного тем же доктором Александером и выданного ему в 1915 году. Точнее говоря, он был точной копией дипломов, годами раздававшихся продавцам газировки и помощникам на стройках, торговцам пылесосами и профессиональным любителям покормить голубей в парке – ни один из этих дипломированных специалистов и ногой не ступал в какое-либо медицинское заведение.

Когда публикации Томпсона потрясли рынок новостей, в Америке практиковали ни больше ни меньше как двадцать пять тысяч врачей, обучавшихся только на бумаге. Но не все вверили свою судьбу изготовителям фальшивых дипломов. Некоторые унаследовали карьеру умерших врачей вместе с их дипломами, которые они купили у вдов, принимая также и фамилии умерших. Целая сеть, соединявшая разные штаты, в течение многих лет крала и продавала ответы на экзаменационные вопросы. Однако самым масштабным по части обмана оказался Колледж медицины и хирургии в Канзас-Сити вместе с горсточкой других учебных заведений, также выдававших фальшивые ученые степени. Среди их призрачных выпускников Бринкли был самым ученым, что, однако, не могло сделать его диплом настоящим.

Подхлестываемый открытиями Томпсона, «Канзас-Сити джорнал пост» начал собственное расследование деятельности доктора Дейта Р. Александера, короля сфабрикованных дипломов. Издание выяснило, что благодаря регулярным денежным выплатам Лицензионной комиссии травников Коннектикута, которые производил Александер, его так называемые выпускники не подвергались квалификационным экзаменам в этом штате «ввиду того, что на экзаменах их может охватить приступ страха и трепета, столь свойственного экзаменуемым». Трепет студентов предыдущего выпуска оказался столь силен, что в хартфордском отеле, где они праздновали в ночь перед экзаменами, пришлось чинить сломанную мебель.

Отношение Александера к своей новообретенной славе оказалось своеобразным: встретив корреспондента на улице, он сказал: «Вы обвинили меня в том, что я продаю дипломы по двести долларов. Это смертельное оскорбление! Ни разу еще я не брал за диплом меньше пятисот долларов!» Видимо, можно находить наслаждение и в собственном позоре, но Бринкли, в отличие от Александера, явно отказывался его искать. Одним из результатов скандала стало полное аннулирование всех ста шестидесяти семи одобренных Комиссией травников Коннектикута медицинских лицензий, в числе прочих и лицензии Бринкли. Впервые он упоминался в газетных заголовках не по собственной воле.

В начале 1924 года он завершил свой тур и поспешил в Милфорд. Подъезжая к городку, он увидел радиомачту – его мачту, стометровая игла врезалась в васильково-синее небо, но, не считая мачты, разве так представлял он открытие радиостанции? Вместо того чтобы, взяв микрофон, возвестить начало новой эры в трансплантации козлиных желез, ему придется неистово обороняться, защищая свою профессиональную честь. Его первые эфиры почти все полнились хлесткими выпадами против «желтой прессы» и марионеток из АМА, этого кладбища оригинальных идей, «монополистов общественного мнения».