Дальше больше. Восьмого июля 1924 года «Ассошиэйтед пресс» сообщила из Сан-Франциско, что суд предъявил обвинения девятнадцати фигурантам скандала, одним – за выдачу фальшивых научных степеней в медицине, другим – как «бенефициаров подобных операций». Фамилия Бринкли значилась во втором списке.
Самое явное свидетельство против него было следствием его злополучного обращения в Калифорнийский медицинский совет за правом практиковать в Калифорнии, того самого, которое обнародовал и разоблачил Фишбейн. Посланцы из Сакраменто не поленились проехать тысячу пятьсот миль, чтобы помочь аресту короля козлиных желез.
Губернатору Канзаса Джонатану М. Дэвидсу они вручили требование об экстрадиции. Дэвис отдал требование обратно и велел им убираться.
На вопросы, почему он отказался сдать Бринкли, губернатор с обезоруживающей откровенностью ответил так: «От его медицинской практики мы, канзасцы, как сыр в масле катаемся, и мы будем держать его у себя до самой его смерти».
Бринкли торжествовал! Бурно радуясь победе и злорадствуя, он сообщил своей радиоаудитории, что эта кампания против него «чистой воды преследование, оправданное не больше, чем преследование, которому подвергли Иисуса». Он высмеял АМА за усилия его потопить, стоившие Ассоциации, как он уверял, целых сто пятьдесят тысяч долларов и потраченные впустую. Новая судебная площадка – радио – доказывала свою мощь и эффективность, и сколько бы статей ни публиковал Фишбейн в своих изданиях, какими бы страстными речами ни разражался, обличая «искусственное омоложение, пропагандируемое Бринкли и целой сворой ему подобных шарлатанов», аудитория журналиста была несравненно меньше, чем у его мишени.
Значение имела и международная известность Бринкли, начало которой он положил своим азиатским туром, вот когда окупились его затраты: за трансплантацией к нему потянулись люди со всего света – из Европы, Канады, Австралии, Южной Африки и Южной Америки. Опасность отступила, и Бринкли мог беспрепятственно окунуться в радости управления своей радиостанцией: «Солнечная радиостанция в самом сердце нации», как, по его словам, сказал «ребенок-инвалид». Хотя на самом деле ребенку было лет тридцать пять, но женщина и вправду хромала. Бринкли съездил в Барнис, штат Канзас, где под звуки оркестра вручил этой Роуз Седлесик наручные часы и покатал ее на аэроплане.
Глава 17
В 1715 году в Лейпциге вышел труд, названный «Шарлатанство ученых». Автор Иоганн Буркардт Менкен изобличал в нем извергавших из себя фонтаны глупостей лжеученых (в основном университетских профессоров), расплодившихся в Европе и отравлявших ее атмосферу. Фронтиспис книги украшали изображения шарлатана с ассистентами – блудливой дамочкой-соблазнительницей, стоящего на голове клоуна, а также фигуры, похожей на джинна с бутылкой тоника в руке. Параллели говорили сами за себя.
Два с лишним века спустя, 6 августа 1923 года, потомок автора, сидя в своем кабинете на Восточной Сорок пятой улице Нью-Йорка, стучал на «Ундервуде». Он был ладным, с большой головой, с прямым пробором на левую сторону и зажатой в зубах незажженной сигарой. Его кабинет был новым, как и журнал, настолько новым, что первый номер еще не вышел. Но кричаще безобразный красный турецкий ковер и большая латунная плевательница были его старыми знакомыми, перекочевавшими с прежнего места службы.
Он печатал двумя указательными пальцами, ставя пробелы движением правого локтя с ловкостью, редкой даже и для опытного пианиста. Он писал: «Само собой разумеется, мною планируются частые атаки на шарлатанов. Сможете ли Вы выкроить время для написания нескольких статей на эту тему?»
В предыдущие несколько лет Г. Л. Менкен и Моррис Фишбейн время от времени обменивались письмами – как редакторы двух изданий. Они еще не были тогда ни настоящими друзьями, ни сотрудниками. Теперь же, с появлением «Американ меркьюри», ежемесячного журнала, который Менкен основал вместе с театральным критиком Джорджем Джином Нейтаном, он надеялся хорошенько встряхнуть читателей двадцатых годов. Находясь под впечатлением от коронного номера Фишбейна в Эсканабе, он увидел в нем идеального корреспондента для своего журнала.
Будучи яростными противниками шарлатанства, они сильно отличались по характеру. Фишбейн прежде всего считал себя стражем общественных устоев, призванным во всем отстаивать интересы общества. Менкен, знаток обмана и мистификаций, считал шарлатанов существами не менее ничтожными и презренными, чем все прочие, только те были предприимчивее остальных (жаль, конечно, что, пригвождая их к позорному столбу, журналисты помогают другим глупцам и облегчают им жизнь, расчищая пути прочему идиотизму, но что поделаешь). Он любил повторять, что шарлатаны приносят пользу тем, что способствуют уменьшению числа «умственно недостаточных», искоренению этого генома. Он даже писал Фишбейну: «Наша страна остро нуждается в повышении процента смертности, в особенности в областях южнее Потомака».