Шарм

– Я не хочу твоей благодарности, Грейс.

– А чего ты хочешь? – шепчу я и тут же мысленно ругаю себя, потому что я совсем не уверена, что мне надо слышать ответ на этот вопрос.

Но оказывается, что я зря беспокоилась, поскольку Хадсон уклоняется от ответа.

– А чего хочешь ты? – спрашивает он.

На языке у меня вертится тысяча ответов, одни правдивы, другие лживы, и все они таят в себе опасность. А потому я глотаю их все, кроме самого безобидного:

– Танцевать. Давай я тебя научу. – Я протягиваю ему руку.

Похоже, это его развеселило.

– Я никогда не говорил, что не умею танцевать.

– Нет, говорил. На площади, когда я пригласила тебя на танец, ты сказал, что не танцуешь.

– Вот именно. Я не танцую. Но это не значит, что я не умею танцевать.

– Ты издеваешься? Выходит, все это время ты умел танцевать? Это так беспонтово.

– Как наследник трона вампиров может не уметь танцевать? – спрашивает он. – При Дворе Вампиров все еще проводятся балы – как и при многих других дворах.

– Ну все. Это решает дело.

– Какое дело? – спрашивает он, но я не отвечаю.

Вместо этого я достаю свой телефон, который по-прежнему ношу с собой – в основном в качестве плацебо, поскольку в этом мире нет интернета, а звонки не проходят через барьер. Но в гостинице мне дали удобную зарядку на солнечной батарее, и я все еще могу пользоваться тем, что загрузила раньше. Я могу слушать любимую музыку.

– Что ты делаешь?

– Выбираю песню, – отвечаю я. – Ты будешь танцевать со мной – прямо здесь и сейчас.

На его лице отражается настороженность.

– Я же сказал тебе, что я не танцую.

– Ничего, сейчас мы это изменим.

У него делается еще более настороженный вид.

– Грейс…

– Знаешь что? Притворись, что ты компания «Найк», и «просто сделай это», – говорю я и сразу же врубаю песню группы Walk the Moon «Shut up and Dance».

Хадсон смеется:

– Это и есть песня, под которую ты хочешь потанцевать?

В это мгновение как раз звучит строчка «заткнись и танцуй», и я показываю вверх, как будто все это картинка комикса и эти слова написаны в «пузырьке» над моей головой. Хадсон качает головой, берет меня за руку, притягивает к себе и крутит в танце – очень умело.

Он ведет, ведет меня в танце, качая, выгибая назад и крутя по всей крыше башни. А когда песня подходит к концу, он закручивает меня и опускает к полу так уверенно и искусно, что мог бы утереть нос любому профессиональному танцору танго.

Когда он поднимает меня, я смеюсь, испытывая чистую радость. Хадсон качает головой, затем смеется вместе со мной.

– Ты просто супер! – говорю я ему. – Это было так классно!

– В самом деле? – Он улыбается так, будто у него нет никаких забот, и я не могу оторвать глаз от его неотразимой ямочки.

Она так очаровательна – он сам так очарователен, – что я едва удерживаюсь от того, чтобы протянуть руку и коснуться ее. Коснуться его, коснуться совсем не так, как мы касались друг друга, когда танцевали.

Но это означало бы поднять вопросы, обсуждать которые я еще не готова. С Джексоном все было легко, но теперь я могу признать, что легко было потому, что это было просто. Первая любовь, и все такое. Но я инстинктивно чувствую, что с Хадсоном все будет намного сложнее. Намного напряженнее. И намного, намного страшнее.

Поэтому я сжимаю кулаки и призываю на помощь всю силу воли.

– Да, – говорю я. – Ты великолепен.

– Ты тоже. – Он делает глубокий вдох и, кажется, собирается с духом, чтобы что-то сказать. Но в конечном счете просто делает выдох и качает головой. Я чувствую, как напряжение отпускает меня, чувствую, как мои мышцы расслабляются – хотя о том, что они были напряжены, я даже не подозревала. И тут он приподнимает бровь и спрашивает: – Хочешь сделать это еще раз?

Да, я этого хочу, хочу больше всего на свете. В эту минуту я хочу этого даже больше, чем вернуться домой.

– Хочу – и еще как. – Я беру телефон. – Под ту же музыку? Эта песня может стать нашей песней.

– Вообще-то у меня на этот счет другая идея, – отвечает он. – Можно? – спрашивает он, показывая на мой телефон.

– Разумеется. – Я отдаю ему телефон.

Он скроллит мой плейлист, затем говорит:

– Думаю, вот что должно стать нашей песней. – Он нажимает на «плей», и вечернее небо вокруг нас наполняют первые строчки песни Rewrite the Stars.

– О, Хадсон, – шепчу я.

– Потанцуй со мной, – говорит он. И на этот раз, заключив меня в объятия, он больше не раскручивает меня на вытянутой руке и не вращает.

Мы просто двигаемся под музыку, кружимся по крыше часовой башни и прижимаемся друг к другу, пока его дыхание и биение его сердца не сливаются с моими.

Пока я не забываю, где начинается он и заканчиваюсь я.

Пока я не начинаю верить в невозможное.

Когда песня подходит к концу, я говорю себе отойти. Отодвинуться. Притвориться.

Но я не могу этого сделать. Я могу делать только одно – смотреть в его глаза и желать. А потому я остаюсь на месте – в объятиях Хадсона – и шепчу его имя, как будто это единственное, что имеет значение.

Он – единственное, что имеет значение.

– Все хорошо, Грейс, – шепчет он. – Я с тобой.

И это главное. Он действительно со мной. И я начинаю думать, что он всегда был со мной.