Шарм

Мы выходим на улицу в тот самый миг, когда солнце наконец заходит. И тут же все вокруг нас оживает – это начался фестиваль. Над нашими головами вспыхивают огни, воздух наполняется музыкой. И на улицу прямо перед нами выходят сотни людей.

– Это поразительно! – говорит Грейс, как и я, глядя на город, который полностью преобразился.

Куда бы мы ни посмотрели, везде сияют огни. Над каждой улицей висит полог из цветных светильников, на тротуарах стоят вереницы разноцветных фонарей. Цветы всех оттенков фиолетового украшают проемы арок и сплетены в гирлянды, которыми увито все – от вывесок и дорожных знаков до тележек с едой и киосков с сувенирами. Они также устилают улицы, и их аромат поднимается в воздух с каждым шагом прохожих.

– Что ты хочешь сделать первым делом? – кричит Грейс, чтобы я смог расслышать ее, несмотря на музыку.

– То, что хочешь сделать ты, что бы это ни было, – отвечаю я. От этого фестиваля я, в общем-то, хочу только одного – быть рядом с ней.

– Понятно. Тогда мне очень хочется есть, я буквально умираю от голода. – Она становится на цыпочки, пытаясь увидеть, где припаркованы тележки с едой. Но поскольку она на несколько дюймов ниже почти всех жителей – кроме разве что детей, – от этого мало толку.

– Пойдем. – Я беру ее за руку, чтобы не потерять в толпе – во всяком случае, так я утверждаю, – и, переведя ее через улицу, прохожу еще пару кварталов, пока мы не добираемся до места, где расположилась целая группа торговцев едой.

– Что ты будешь есть?

– Я понятия не имею, что собой представляет вся эта еда, – со смехом отвечает она. – Но пахнет вкусно.

Мы стоим здесь несколько минут, пока она смотрит, что заказывают другие, и в конце концов направляется к лавандовой тележке, на которой нарисованы огромные цветы, и заказывает какое-то блюдо на палочке и несколько бутылок воды.

Я плачу торговцу, и мы идем дальше сквозь толпу, при этом она уплетает свою еду, а я выпиваю одну из бутылок воды. Играет музыка, и она останавливается через каждые пару минут, чтобы покружиться, или потрясти плечами, или помотать головой, так что ее кудряшки рассыпаются вокруг головы.

Она улыбается и смеется, ее карие глаза сверкают в свете полога из цветных фонариков, и она никогда не казалась мне прекраснее, чем теперь. Когда она доедает свою странную вегетарианскую штуку на палочке, я протягиваю руку и провожу костяшкой пальца по ее лицу.

Она перестает жевать и смотрит на меня, и ее глаза из шоколадных мгновенно превращаются в черные. Я думаю о том, чтобы наклониться и поцеловать ее, но прежде, чем я успеваю это сделать, кто-то толкает ее в спину, она спотыкается и падает мне на грудь.

Мои руки инстинктивно обхватывают ее, и, хотя в последние несколько недель мы, разумеется, касались друг друга, сейчас все иначе. Лучше. И на секунду я забываю, как нужно дышать.

Но тут кто-то врезается уже в меня самого, и я вынужден признать, что мне надо увести ее с этого угла, пока она не пострадала.

А потому я веду ее дальше, мы проходим через перекресток и оказываемся в районе, где сосредоточены ярмарочные игры и где пока еще мало народа. Увидев их, Грейс улыбается и спрашивает:

– Ты когда-нибудь играл в какие-нибудь из этих игр?

– Если среди них нет шахмат, то мой ответ «нет».

– Шахмат? – У нее округляются глаза. – Это что, действительно единственная игра, в которую ты когда-либо играл?

– Некоторые люди считают, что это единственная игра, в которую стоит играть, – парирую я и чувствую, что самодовольно ухмыляюсь. В самом деле, не может же она считать, что бросание шариков для пинг-понга в аквариумных рыбок можно назвать игрой?

– Некоторые люди настоящие снобы, – отвечает Грейс.

– И что? – Я поднимаю бровь. – Не похоже, чтобы эти игры требовали какой-то сноровки.

– Да ну? Тогда выбери какую-нибудь игру. – Она тычет в меня пальцем, затем делает шаг вперед, чтобы этот палец уперся мне в грудь. – Выбери какую-нибудь игру, и я разобью тебя в пух и прах.

– Ты разобьешь меня в пух и прах? – повторяю я, обводя эти игры взглядом и прикидывая все «за» и «против» каждой из них. – Это громкие слова.

– Для девушки? – спрашивает она с некоторым ехидством.

– Для любого, – спокойно отвечаю я. – Но я не стану бросать шарики в рыбок. Это жестоко.

– Я тоже всегда считала, что это жестоко. Так что пропустим эту игру и двинемся к… – Она вопросительно смотрит на меня.

– К «Роковому бросанию колец», – говорю я, прочитав вывеску над павильоном, где стоит ряд из сотни бутылок.

– Бросание колец? – спрашивает она, и в ее голосе звучит удивление: – Ты хочешь начать с него?

– Да, с него, – подтверждаю я.

– Ладно. – Она ухмыляется, и у меня впервые возникает подозрение, что я, возможно, совершил ошибку. Еще до того, как она говорит. – Тогда с него я и начну разбивать тебя в пух и прах.

Глава 81 В любви и бросании колец все средства хороши

– Грейс –

– Ничего не понимаю, – говорит Хадсон после того, как кольцо в пятый раз отскакивает от бутылок и вылетает за пределы поля, и голос его полон досады: – На этот раз кольцо должно было оседлать горлышко бутылки.