Шарм

– Ты уверена, что хочешь этого? Или ты бы предпочла отдохнуть подольше и отправиться утром?

Я бросаю на него раздраженный взгляд.

– Мне показалось, этого хочешь ты.

– Да, хочу, – подтверждает он. – Но мне нужно удостовериться, что этого хочешь и ты.

Его слова удивляют меня, и я невольно начинаю вглядываться в его лицо, пытаясь понять, не вешает ли он мне лапшу на уши. Но нет, похоже, он искренен.

– Ты говоришь это всерьез?

– Конечно, всерьез. – Теперь у него оскорбленный вид. – В партнерстве нет смысла, если все решения принимает только один партнер, а второму просто приходится следовать им. Мы либо будем действовать сообща, либо у нас ничего не получится.

– Да, мы будем действовать сообща, – заверяю я его.

– Тогда скажи мне, чего хочешь ты.

Я не знаю. Правда не знаю. Раз я так устала, то Хадсон наверняка устал еще больше – а мне бы очень хотелось провести эту ночь в настоящей кровати. Я ищу на его лице признаки усталости, но, по правде сказать, он выглядит так, будто ему под силу перенестись еще на сто миль.

– Думаю, нам нужно двигаться дальше и надеяться на лучшее.

Смех Хадсона сух, и в нем звучит пессимизм.

– Сейчас мы вряд ли мы можем надеяться на лучшее. Так что давай будем надеяться на не самое худшее.

– Да, ты явно знаешь, как внушить девушке уверенность в завтрашнем дне, – говорю я ему.

– Я просто называю вещи своими именами, Грейс.

Но почему это звучит еще более зловеще?

Глава 66 Хорошие обнимашки

– Грейс –

Только Хадсон мог превратить эти двадцать миль в восьмичасовое приключение, от которого я все еще продолжаю стучать зубами.

Я, разумеется, понимаю, что все это время он двигался зигзагами, чтобы солдаты Королевы Теней не могли преследовать нас, но теперь я чувствую себя так, будто вот-вот лишусь чувств.

Когда Хадсон добирается до вершины последней горы, перед нами открывается огромная долина, на которой стоит не такой уж маленький город. Слава богу. Адари.

Должно быть, Хадсон тоже видит его, поскольку он останавливается и ставит меня на землю. Я пошатываюсь, и он, не колеблясь, протягивает руку, чтобы не дать мне упасть. Я смотрю на его руку на моем плече и вдруг чувствую, что мне хочется обнять его за талию и прижаться к нему, чтобы ощутить его силу и тепло. Чтобы ощутить его самого.

Весь этот день мне не хватало наших доверительных отношений. Черт возьми, мне не хватало его. После нашего разговора о Джексоне он отдалился, и, хотя он снова начал разговаривать со мной, нашей прежней дружбы – прежних тесных отношений – больше нет.

Если бы я еще сомневалась, что он намерен меня отшить, эта надежда испарилась бы сейчас, потому что поняв, что я заметила его руку на моем плече, он сразу же отстраняется, затем вообще уходит на несколько футов в сторону, делая вид, что тоже разглядывает город внизу.

Как почти все в Норомаре, город окрашен в фиолетовый цвет. Фиолетовые улицы, фиолетовая трава, фиолетовые люди.

И хотя ферма и горы, через которые мы только что перевалили, показали мне, чего ожидать, мне по-прежнему трудно поверить, что в мире так много всего фиолетового. Тем более если учесть, что наша одежда окрашена в самые разные цвета, но только не в фиолетовый. Кажется, что здесь столько фиолетового, что люди восстают против этого, выбирая одежду других оттенков. Что ж, я могу это понять.

Я отмечаю про себя, что надо будет спросить кого-нибудь из горожан, каким образом они ухитряются окрашивать одежду в другие цвета при том, что все растения здесь имеют фиолетовый пигмент. Любопытство заставляет меня повернуться к Хадсону, чтобы спросить его, есть ли у него какие-то мысли на этот счет, но, когда вижу, как он хмурит брови, слова застревают в горле.

– Думаю, здешние жители не любят чужаков, – говорит он.

Я смотрю туда, куда смотрит он, и у меня округляются глаза.

Город окружен огромной – просто гигантской – стеной. Она по меньшей мере двадцать футов высотой и четыре фута толщиной. Не понимаю, как я могла не увидеть ее с самого начала.

«Скорее всего, это потому, что ты была слишком зациклена на том, чтобы страдать по Хадсону», – напоминаю я себе.

Я вздергиваю подбородок и щурюсь в ярком свете солнца, окидывая стену взглядом. Наконец я нахожу то, что искала, и указываю на едва различимую вдалеке дорогу, ведущую к огромным фиолетовым воротам.

– Возможно, нам нужно будет просто сказать «Сезам, откройся», – шучу я.

Хадсон поворачивается и с недоумением смотрит на меня. Я морщусь, прикусив губу. Ну да, конечно. Иногда я забываю, что ему не читали на ночь сказки, на которых выросли большинство детей.

– Ничего, не важно, – спешу я сменить тему. – А что, если мы…

– Почему ты это делаешь? – перебивает меня Хадсон.

Я растерянно моргаю:

– Делаю что?

– Считаешь, что я нуждаюсь в твоей жалости – и даже желаю ее. – Его губы сжимаются в тонкую линию.

Я выпрямляюсь и упираю руки в бока: