Шаровая молния

– Парень, пойми, сейчас речь идет не о деньгах, а о жизнях людей, в сохранении которых заинтересован и я, и ты, если мы не хотим их потерять. Поэтому деньги свои убери, оставь себе и подумай о чем-нибудь другом – более важном.

Проникновенная и достойная уважения речь доктора почти никак, к сожалению, не задела Вершинина – он продолжил стоять на своем даже после повторного запрета доктора на посещения.

– Меня, конечно, очень радует ваша неподкупность и забота, но знаете, что я вам скажу, – тихо говорил Вершинин, который и здесь не хотел останавливаться ни перед чем, – срал я на ваши запреты! Мне срочно нужно его увидеть… Я виноват перед ним! – произнес Леша и пошел по направлению палаты Тихомирова, на которую то и дело оглядывался доктор, намеревавшийся немедленно остановить посетителя.

– Парень, возьми себя в руки – он болен, а я его врач! – призывал к благоразумию доктор, но Леше было не до этого.

– Да ему лучше станет, если он увидит меня, и мне тоже станет лучше и легче, если я увижу его! – еле как разобрался Вершинин в сложных словесных хитросплетениях. – Хоть бы все было нормально, – с волнением произнес он, остановившись у двери и опустив голову.

Его сердце бешено колотилось, в голове пульсировало, руки дрожали; в первый раз Вершинин по-настоящему боялся увидеть Диму. Леша любил подставлять и предавать других, но в этой же области наступают совершенно другие ощущения, когда подобное происходит с дорогим тебе человеком, лучшим другом, который сам никогда бы такого себе не позволил.

Доктор предпринял последнюю попытку остановить Лешу, которая на удивление сработала:

– Постой-ка! Ты случайно не Леша?!

Эти слова сразу отвлекли Вершинина от двери в палату, за которой его ожидало нелегкое испытание – он, словно в трансе, отдалился от нее, а его голос вновь стал грустным и жалобным, как во время театрального объяснения с Юлией Кудрявцевой:

– Да, – изумился Вершинин, – это я. Я Леша! – его лицо вдруг очистилось от каких-либо эмоций. Алекс мелкими шажками приблизился к доктору, указывая на себя.

– Тихомиров… э-м-м… в бреду, наверное, произносил твое имя: пока его везла скорая, когда его клали на операцию, даже когда нашли его…

Невольно доктор вновь приблизился к ключевой теме ночного происшествия, поэтому резко замолк, а Вершинину кровь из носа нужно было узнать, что же все-таки произошло с Димкой. Здесь сыграли роль и стресс, и нервозность, и волнение – все больше чувств захлестывало Алексея с головой. Он сорвался вновь, схватил врача за ворот халата:

– Ну?! Где его нашли?! Что там было?! Не тяните из меня жилы, садист! Это не жизнь, а какой-то гребаный кошмар! – вскричал Вершинин. – Объясните, на хрен, толком, в чем дело! Что случилось с Димой и его мамой ночью?! Мне жизненно важно это знать! Если вы мне не расскажите, то будете сию же секунду спасать еще одну жизнь и обзаведетесь еще одним пациентом – мной!

Доктор, попав под раздачу, очень удивился, можно сказать, даже испугался такой реакции Вершинина, но решил не провоцировать его на дальнейшие действия, отдаленно напоминающие действия невменяемого:

– На них напали… и избили, – воскликнул доктор, решив все же ответить на Лешин вопрос, – причем очень жестоко. Группа либо пьянчуг, либо шпаны, наркоманов – случайно, видимо, наткнулись на них, – с каждым его словом Лешин пыл потихоньку угасал, превращаясь во все то же унылое сожаление. – Странно, почему они вообще на улице в такое время оказались? – задался вопросом врач – ему тоже нелегко было рассказывать об этом происшествии, к тому же это не его дело. – Случайные прохожие наткнулись на эту бойню, вернее, на то, что от нее осталось – тут же полицию и скорую вызвали. Привезли к нам, а мы все, что смогли, сделали. Еле откачали – еще немножко бы и пришел бы конец и мальчику, и мамке его. Чудо, что они выжили после таких ран, переломов, сотрясений, травм, кровоизлияний. А у Тихомирова к тому же глубокое колотое ранение на животе. С таким солидным списком жить вообще не полагается… теоретически. Это нелегко – каждый день видеть такое, пропускать через себя, – говорил доктор, усевшись на лавку рядом и устало опустив глаза. – Просто в голове не укладывается. Надеюсь, этих ублюдков разыщут, – он помолчал и спросил Лешу. – Ну, а сейчас-то ты доволен?

Алексей отошел от сидящего доктора и отвернулся. Он горько заплакал, узнав все подробности. А ведь в его силах было предотвратить это… Вина терзала парня – ему никогда не было так противно и тошно от самого себя, никогда не было так тоскливо на душе. Он с удовольствием согласился бы пережить всю эту кару вместо Димы, но сейчас необходимо было признаться во всем этом, всеми способами заслужить если не прощения, то понимания, а не думать о том, чего уже нельзя изменить. Вспоминать и трепаться может каждый, а вот что-то сделать или же признать свою вину – в сотню раз сложнее.

Вершинин решился зайти в палату к Тихомирову, возненавидев до глубины души тех извергов, у которых поднялась рука сотворить такое. А ведь иногда Вершинин и сам был таким.