Шартрская школа

Уж возвестила войну труба, ужасным раздавшись
Гулом, сказав о сродных войне предварительных сшибках:
Сходным ревом она о сходной молвила смуте.
Мнимой раною рог уязвляет воздушную область.
Сбивчивый голос его, нестройный голос не знает
Повиновенья ладам музыкальным, искусству мирволить
Пренебрегает, и песнь его дикая музыке дивна.
Оных прелестнее глас кифары, сирене подобной:
Слуху дарует он медвяное пиршество звуков,
10 Кои, пременой своей давая песне расцветку,
То наполняются вдруг слезой, являя унынье,
То обманчивого рисуют образы смеха.
Лира отрадную песнь, с филомелою сходно, выводит,
Сладко маня, и пред очи она выводит начало
Дремы, и ропот любой в смятенной душе усыпляет[1062]

.Чуткую стражу в ночи неусыпно свершая, цевница
Песнью своей воздает за сон не вкушенный дозорным,
Радуя слух; от напевов ее становится воском
Камень твердый сердец, ума жестокого тает
20 Строгость, в изгнанье свою непреклонность обычную гонит[1063].
Звука стремнину сию, остроту окрыленныя песни
Поступию тупою своей тамбурин замедляет:
Все же не полностью он достоинств чужд музыкальных,
Если, ударом его несильным разя, сотрясеньем
Сим разбудить и вновь успокоить касанием мягким.
Воздух глубоко втянув и им отменно насытясь,
С сладостным гудом орган[1064] изрыгал проглоченный ветер;
Связанное разделяет орган, раздельное вяжет:
Равенство песен его неравное, строй их нестройный,
30 Разноречивый союз, разноречье согласное звуков.
Низменным звоном звенят и нищенским гласом кимвалы[1065]
Молвят: у наших ушей никогда их гуденье приязни
Не обретет, едва людского вниманья достойно.
Не было звука еще величавей, тоньше, нежнее,
Нежели тот, коим превосходил всех прочих звучанье
Сладостного пентафона[1066] напев, которого самый
Отзвук народ почитал, к иным песнопеньям ревнивый.
Тот, что кифаре в ответ несходственный глас поднимает,
Псалтерион[1067], наполненный сот медвяною сластью,
40 В звуке отрадном неся небольшой песнопенья подарок.
Систры[1068], взыскующие девической длани касанья,
Марса женственного язык, пророчицы брани,
О чудесах вели свою песнь неслыханным гласом.

XVIII

Пока Гименей посвящал себя обязанностям таинственного посольства, Природа, сплетая элегическую речь тяжкого сетования, обозревала прегрешения тех, из-за чьего неистового насильства величие ее государства претерпело столь глубокий и обширный ущерб. Среди них одного она потчевала стрекалом порицания усердней, чем прочих, ибо он грубее прочих пекся обесславить свою природу, уже из двора Природы изгнанную. Хотя Природа наделяла его благодатью знатности, своим даром — вернее, своими дарами — являло ему дружество Благоразумие, поднимало его Великодушие, наставляла его Щедрость. Однако, поскольку все тесто страдает от остроты малой закваски[1069], закат одной добродетели совершенно помрачал восход всех прочих добродетелей, затмение одного доброго качества заставляло звезды всех прочих добрых свойств умереть в затмении.