Шатаут

– У таких людей плановые обследования на рак начинаются раньше и проводятся чаще, – добавляет доктор Уилсон. – Некоторые пациенты также выбирают профилактическую мастэктомию[22] и/или сальпингоофорэктомию, чтобы снизить риск развития рака в будущем. Даже если тест окажется положительным, у тебя будет время рассмотреть все варианты.

– Саль…? – повторяю я, даже не успевая переварить мастэктомию, которая шла до этого. Приходя сюда, я даже не подозревала, что мы будем обсуждать что-то, связанное со мной. Мне хотелось бы, чтобы мама предупредила меня заранее, но в то же время я понимаю, почему она этого не сделала. Поверженное выражение ее лица говорит само за себя – она надеялась, что результаты окажутся отрицательными и что нам не придется затрагивать эту тему.

– Удаление яичников и маточных труб.

Другими словами, хирургическое избавление от возможности забеременеть.

Паника когтями сжимает горло.

– Сколько у меня будет времени?

Я не спешу остепениться, но все же мне хотелось бы однажды завести детей. Правда я полагала, что для этого у меня еще полно времени.

Доктор не спешит отвечать.

– Все зависит от готовности пациента. Большинство процедур по снижению риска рекомендуют проводить в возрасте от тридцати пяти до сорока лет или после деторождения: в зависимости от того, что произойдет раньше. Риск заболеть увеличивается с возрастом. Статистика показывает, что большинство женщин с BRCA1 страдают от рака молочной железы.

Хорошо, что сроки не настолько сжатые, как я опасалась. Поскольку мне скоро исполнится двадцать один, у меня в запасе останется еще пятнадцать лет.

Плохо, что появляется обратный отсчет времени, отведенного мне на создание семьи.

Но хуже всего то, что наследственное заболевание делает из меня тикающую бомбу.

Грудь сдавливает так, что это причиняет боль.

– Понятно.

– Давайте не будем забегать вперед, – говорит доктор Уилсон, перекладывая бумаги на своем столе. – Первым шагом станет запись на анализ. Если хотите, мы можем с этим помочь. После этого, при необходимости, вас могут пригласить на медико-генетическое консультирование.

– А что насчет мужчин? Чейзу это тоже могло передаться?

Я обещала написать ему, как только прием будет окончен, но подобные новости лучше не обсуждать по смс.

– Мужчины подвергаются такому же риску, – кивает доктор.

– Серафина, – дотрагивается до моего локтя мама, чтобы привлечь к себе внимание. Она мрачно сжимает губы. – Если не возражаешь, я бы хотела пока что не говорить ему об этом. Только несколько недель. Ему и так со многим приходится справляться, не хочу добавлять еще больше стресса.

Я проглатываю застрявший в горле ком.

– Верно. Я ничего не скажу.

Мы собираем вещи, и я в оцепенении плетусь за мамой. Голова кружится, в ушах звенит. Когда мы оказываемся в коридоре, у стойки администратора я замечаю женщину. Она едва ли старше меня (ну, ей уж точно нет тридцати), но уже определенно больна. Потускневшая, она скрывает под розово-фиолетовым шарфом то, что осталось от ее волос.

Я снова бросаю в ее сторону взгляд. Она красива, с темными глазами и полными губами. Я не могу прийти в себя от того, как молодо она выглядит. Если спросите, я дала бы ей двадцать четыре – двадцать пять. Сколько же ей было, когда поставили диагноз? Догадывалась ли она, что больна? Сдавала ли она тот же генетический тест, о котором говорил мамин врач?

Могу ли я оказаться на ее месте?

Реальность того, с чем я только что столкнулась, обрушивается на меня. Люди говорят, что, когда тебе двадцать, у тебя еще есть время во всем разобраться. Я всегда полагала, что так и есть, но сквозь призму диагноза все выглядит иначе.

Даже постаравшись, я не сумела бы облечь в слова свое смутное, неточное понимание того, чего я хочу от жизни. Мои расплывчатые и неопределенные планы на будущее полны таких слов как «однажды» и «когда-нибудь». Как видение, которое улавливаешь краем глаза, но стоит повернуться, и оно исчезает.

Я только знаю, что однажды хочу выйти замуж. И то, что я являюсь переносчиком, отразится не только на мне, но и на моем супруге. От этого будет зависеть количество наших детей. А что, если я не успею вовремя родить? А если рожу и тут же заболею?

Глубоко внутри я понимаю, что глупо забегать вперед, когда я еще не сделала анализ и не получила результаты. Существуют приличные шансы того, что у меня не обнаружат мутации BRCA. Но что, если наоборот?

Мысли об этому крутятся в голове, и я ничего не могу поделать. В этом уравнении слишком большое количество неизвестных… и многие из них пугают.

Подстегиваемая нездоровым чувством любопытства, я еще раз украдкой бросаю взгляд на молодую женщину. Разум охватывает миллион вопросов. Мне интересно, как много она успела сделать, прежде чем заболеть. Выпала ли ей возможность влюбиться? Есть ли рядом с ней кто-то, кто может помочь? К чести моего отчима, он поддерживает маму больше, чем я ожидала. Даже взял на себя готовку и уборку. Не уверена, что она справлялась бы также хорошо без него.

Когда мы проходим мимо, я улавливаю обрывок разговора.