Мы возвращаемся в раздевалку без сил и насквозь пропитанные потом. Рид, который в ожидании окончания матча уже принял душ и переоделся, натягивает серые носки. Под его правым глазом красуется синяк, но это мелочь по сравнению с тем, что он сделал с Берджессом.
– Поздравляю, мужик, – хлопает его по спине проходящий мимо Чейз. – Теперь ты официально один из «Соколов».
Рид фыркает от смеха, застегивая манжеты светло-голубой рубашки.
– Рад, что прошел обряд посвящения.
– Спасибо, что защитил мою честь, Холлоуэй. Ты настоящий джентльмен, – тычу я его кулаком в плечо.
– Надейся. Я искал повод надрать этому парню задницу целых три года.
– Трудно, когда терпеть не можешь кого-то из команды, – соглашаюсь я, указав большим пальцем в сторону Чейза. – Нам вот приходится мириться с ним. Ужас просто.
Чейз перестает развязывать коньки и показывает мне сразу два средних пальца.
Добравшись до своей кабинки, я вешаю шлем и стягиваю промокший свитер. В то время как средний комплект хоккейной экипировки весит около двадцати – двадцати пяти фунтов, экипировка вратаря к концу игры весит вдвое больше. Я вспотел, измучен, и мне нужен галлон электролитов и дневная норма калорий. Ноющее бедро подсказывает, что не помешало бы раздобыть и пакет со льдом… а еще мне не терпится взглянуть на свой телефон.
Очевидно, последнее я делаю еще до того, как снять экипировку.
Динь-Динь:
Я тоже рада знать, что вхожу в список исключений.
Динь-Динь:
Убойная игра, Аид. Сейв в конце был просто *эмодзи огня*
Она смотрела? Черт, в каком-то смысле я даже рад, что не знал об этом. Может, и глупо, но ее внимание заставило бы меня нервничать так, как никогда не заставит стадион с восемнадцатью тысячами фанатов и целое полчище телезрителей.
Аид:
Спасибо, Динь.
Динь-Динь:
Хотелось бы мне поддержать тебя, надев твое джерси, но боюсь, кое-кто не поймет.
Аид:
Можешь надеть, когда мы одни.
Динь-Динь:
И больше ничего? Просто хочу убедиться, что правильно поняла дресс-код.
Аид:
Черт. Да, пожалуйста.
Динь-Динь:
Не хотела бы натворить глупостей, из-за ко-торых тебе пришлось бы меня отшлепать.
Аид:
Ты меня убиваешь. Я же стою посреди раздевалки.
Динь-Динь:
*эмодзи ангела*
Празднование победы в отеле продолжается до тех пор, пока тренер Миллер не приказывает всем вернуться в свои номера. Поскольку он нами доволен, то позволяет задержаться на часок дольше позволенного. Поэтому все отправляются в постель после одиннадцати.
Чейз и Даллас уходят к себе, на другой конец коридора, а я остаюсь с подвыпившим Ридом. Не просто подвыпившим – шатаясь, он бормочет что-то под нос и натыкается на предметы вокруг. Я же трезв и опьянен разве что адреналином от хорошей игры.
Нам обоим давно пора спать, но ни он, ни я совсем не выглядим сонными. Пока я пытаюсь почитать, раздевающийся Рид слоняется по комнате.
– Видел тебя с сестрой Картера, – замечает он, когда едва не падает в попытке стянуть штаны.
У меня кровь леденеет в жилах, и я кладу копию «Атомных привычек» на кровать.
– Правда?
– Да. Было уже темно, а вы двое выходили с арены. У нее еще волосы розовые, и она чертовски горяча. Это ведь была она, да? Я запомнил ее с вечеринки Чейза, – Рид небрежно бросает рубашку на стул, по-видимому, не осознавая того факта, что владеет информацией, которая может перевернуть мою жизнь.
От паники в голове проносится череда мыслей. После времени, что мы провели в будке диктора, я определенно позволял себе больше, чем следовало, когда шел с Серафиной к машине. Использовал член вместо мозгов. Пусть у нас только что был секс, я едва ли справился с возбуждением.
Если Рид нас видел, то кому еще мы могли попасться на глаза? Рассказал ли он об этом Чейзу? Или вообще кому-либо?
– Слушай, – говорю я. – Все сложно.
– И в чем сложность?
Я уже закопал себя так глубоко, что впору вызывать экскаватор.
– Картер ни о чем не знает, и я буду тебе благодарен, если все так и останется.
Плюхнувшись на кровать, что стоит рядом с моей, он вытягивает ноги.
– Довольно справедливо. Я ничего не скажу.
– Не скажешь?
– Не-а, – Рид с улыбкой изучает мое лицо. – Расслабься, мужик. Выглядишь так, словно вот-вот схлопочешь инфаркт.
– Просто не думал, что мы себя выдали. Я проявил небрежность.