«У меня то же самое, – откликнулся Милтон. – Судя по всему, основной камень преткновения – Опаловые горы. Может быть, мы с вами могли бы совместно оказать влияние, чтобы достигнуть какого-то соглашения?»
Дикерман капризно покачал головой: «У меня нет никакого влияния. И они могут рубить друг друга на куски, если им так приспичило – постольку, поскольку я получаю заработную плату. Хотя, конечно, мне не будут долго платить, если саболы не помирятся с фронами».
«Я убедил фронов по меньшей мере вступить в переговоры, – сказал Милтон. – Почему бы не предложить саболам то же самое, с вашей стороны?»
Дикерман с сомнением хмыкнул: «Саболы не хотят никаких переговоров, они хотят крушить и жечь все подряд. Кто-то внушил им представление о том, что „Аргус“ доставит им полные трюмы оружия и поможет сбросить фронов в море. Они считают, что я тяну резину и отказываются платить. Хотят, чтобы „Аргус“ финансировал войну и получил долю награбленного».
«Мне предлагали то же самое, – кивнул Милтон. – Скажите саболам, что единственный выход из положения – в том, чтобы пойти на компромисс, а для этого им придется вступить в переговоры».
«Не получится, – мрачно заметил Дикерман. – Саболы и фроны – как скорпионы в банке. Мы не сможем контролировать ситуацию».
«Им не обязательно встречаться лицом к лицу, – с некоторой резкостью в голосе напомнил Милтон. – Переговоры можно вести по радио. Приведите делегацию саболов к себе в управление, а я сделаю то же самое здесь».
«Бесполезно, бесполезно!»
«Попробуйте вот что, – предложил Милтон. – Скажите им, что фроны хотят урегулировать конфликт и взывают к их щедрости».
Дикерман разразился почти истерическим, хихикающим смехом, но в конце концов согласился сделать такую попытку.
IV
В назначенное время лорды Уфия, Дреке и Турсте угрюмо завалились в кабинет Милтона Хэка – от них словно исходило злобное излучение застарелой ненависти. Они покрыли косы новым лаком, серебряные щечные пластинки обрамляли и подчеркивали великолепие их инкрустированных драгоценностями носов, напоминавших корнеплоды.
«Так что же? – прохрипел лорд Дреке. – Включайте радио. Послушаем, чтó они могут сказать».
Совещание началось; передавался только звук – по мнению Милтона, передача изображений провоцировала бы дополнительные эмоции. Милтон и Дикерман представили друг другу присутствующих, на что обе стороны отреагировали с язвительной сдержанностью.
Милтон объявил: «Наша задача – в том, чтобы согласовать расхождения, вызывающие противостояние между государствами Саба и Фронус. Думаю, что прежде всего следует признать тот факт, что обе стороны, в принципе – люди доброй воли…»
Его прервало ворчливое замечание Дреке: «Как левшу можно считать человеком?»
Милтон Хэк и Дикерман тут же принялись поспешно увещевать своих клиентов: Милтон укорял лорда Дреке, Дикерман пытался удержать саболов от возмущенных ответных выпадов. Но ситуация не улучшалась. Предъявлялись претензии и встречные претензии, звучали оскорбления и угрозы. Милтон и представитель «Аргуса» тщетно призывали к умеренности.
«Я своими руками вышвырну в море ваши оскопленные трупы!» – ревел Дреке.
«Попробуй встретиться со мной лицом к лицу! – провоцировал его герцог саболов, Гомаз. – Презренный трус, прячешься за горизонтом? Но вонь твоей трусости, правша, разносится по всему Кордасу!»
Милтон незаметно выключил радио. Несколько минут лорды Дреке, Фестус и Турсте яростно обливали словесной грязью приемопередатчик, не сознавая, что им никто не отвечал. Наконец они промаршировали из кабинета на лестницу и спустились на улицу, оглашая воздух проклятиями, громкими отрыжками и взаимными поздравлениями.
Милтон бессильно развалился на стуле. Контракт с фронами? Жестокая шутка! Он вынул чек, выписанный лордом Дреке. Его следовало обменять на наличные сразу по получении; вряд ли он все еще был действителен. Уязвленный этой мыслью, Милтон вскочил на ноги, упаковал в чемодан самые ценные вещи и поднялся на крышу, где стоял его «летучий паланкин». Забросив чемодан в кабину, он взлетел. Несколько лордов, стоявших на площади, подняли головы и погрозили ему кулаками; послышались несколько беспорядочных выстрелов, скорее выражавших презрение, нежели свидетельствовавших о намерении нанести ущерб.
Милтон заставил машину лететь с максимальной возможной быстротой – то есть степенно передвигаться со скоростью восемьдесят километров в час – и через некоторое время долетел до Сеприссы, где он снова нанял аэротакси и отправился в Кольмар, откуда еженедельно отправлялся аэробус, пересекавший глобальный континент. Ему повезло, и он сумел занять место в аэробусе без особых задержек.