Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

— Возможно, — согласился Борис Николаевич. Он сидел на диване неподвижно, закинув одну ногу на другую. Любил сидеть так в неспокойные минуты.

— Пошли на кухню, — позвала Катерина.

— Пойду, если у нас найдется что-нибудь выпить.

— Конечно, найдется. Что мы хуже людей?!

— Ты права. Не хуже, — согласился он и посмотрел измученными глазами: — И все-таки что за праздник?..

— У тебя же сегодня день рождения.

— Какой ужас, Катерина! — ударил себя пальцами по лбу Борис Николаевич. — Сегодня погиб Петр Степанович.

Катерина крошила винегрет и сразу остолбенела.

— Ты шутишь, Боря?!

— Какие тут шутки! — вздохнул он.

— Как же он погиб?

— Как обычно… нелепо.

Они сидели неподвижно за столом с минуту, возможно дольше. Катерина смахнула набежавшие слезы.

— Какой ужас!..

Лицо ее было растерянным. Сразу куда-то делась краска с губ и румянец со щек.

— Я дочку побоялась в Артек одну отправить. Время смутное. Отослала к бабушке. Весь день прокрутилась с переоформлением путевок. В деньгах, конечно, за эти горящие направления потеряла.

— Черт с ними, с деньгами! — махнул он рукой.

— Короче, прокрутилась и ничего не слышала.

Катерина как бы извинялась за то, что не в курсе дела. И все обильней текли у нее слезы. Борис Николаевич сидел, уйдя куда-то мыслями в бездну.

— Где это случилось? — спросила она.

— На станции.

— В городе?

— Нет. В Зубрилино.

— Да-а, работе вашей не позавидуешь.

Катерина достала из холодильника бутылку «Столичной», положила в тарелки кружочки кооперативной ветчинно-рубленой колбасы. Добыла где-то две бутылки «Нарзана».

Борис Николаевич молча и нетерпеливо ждал, пока стол будет готов, затем сдернул жестяную пробку с бутылки. Налил себе полный стакан водки и даже не предложил жене. Катерина понимала его и смотрела с жалостью, как на ребенка. Глаза ее по-прежнему были в слезах. Тонкие пальцы слегка вздрагивали. Она нашла в буфете пузырек с сухой валерьянкой и плеснула себе шипучего нарзана.

А Васькин выпил водку не морщась, словно воду. И тоже плеснул себе в стакан нарзана. Странно, но хмель не брал его: те же трудные думы в голове. Лишь слышал, как настенные часы неумолимо идут, отмеряя людскую норму бытия.

— Боря, надо уйти тебе с этой проклятой работы, — тихо сказала Катерина. — Пока не поздно. Кого ты будешь теперь защищать? Хапуг с толстыми карманами? Или колотить обездоленных людей на демонстрациях?

— Ты что?!

— А то…

— Но я же в угрозыске.

— Меня пугает завтрашний день.

Борис Николаевич помолчал, держа в руке пустой прозрачный тонкий стакан. На лице отразилась гримаса боли.

— Ты что, Катерина, — повторил он. — Это невозможно. Если мы отступим на нашем рубеже, что же будет со страной, с народом. Конечно, силы неравные, горсточка работников внутренних дел и черные тучи мафии. Но надо контролировать обстановку.

Конечно, он понимал жену, ее теплые чувства, ее боязнь. Но у каждого свое призвание на этой земле. И крохотное на ней место.

— Прости! — спохватился он. — Я забыл налить тебе рюмку.

Хрустальная на ножке емкость сразу засветилась от влаги радужными тонами. Борис Николаевич налил еще одну рюмку и поставил на середину стола.

— Давай помянем Петра Степановича! Пусть будет ему земля пухом. Он, как многие из нас, оставался до конца на своем месте. Не подстраивался под время. А уж сколько разного приходилось терпеть. Всякая новая метла мела по-новому. Но самое трудное время в органах — теперь.

* * *

На тумбочке названивал телефон: было уже совсем светло. Катерина на балконе развешивала стираные полотенца. И, естественно, ему пришлось взять трубку. Звонили с утра пораньше из городского управления: дежурный оповещал всех по списку о срочном совещании, которое созывает генерал.

Бориса Николаевича, конечно, это встряхнуло, и, естественно, он забегал, как молодой джигит. «Надо бриться-умываться и на службу собираться». Раньше эту строчку он пел весело, но сегодня было не до веселья.

Как ни странно, голова с похмелья не болела.

— Наверное, водка хорошая попалась, — с иронией подумал он.

Борис Николаевич уже надел отглаженную Катериной форму, посмотрел на часы и позвонил в первую очередь в госпиталь. Пострадавшей пожилой женщине Павлиновой сделали сложную операцию, состояние здоровья ее было неважным.

— Жить будет? — справился Борис Николаевич. Однако дежурный хирург отозвался сдержанно.

— Время покажет.

Коваленко тоже перенес операцию, и пока что держалась у него повышенная температура. Борис Николаевич сник, растирая пальцами потный лоб. В это утро он готов был поверить в Бога, только бы он помог выжить дорогим ему, Васькину, людям.

Позвонил шофер служебного газика Евгенич, обещал заскочить за Васькиным. Рабочий день начинался, как обычно, а подполковника Маткова уже не было. Какой это страшный факт.

Совещание получилось кратким и немногословным. На станцию Зубрилино подключился КГБ с весьма опытной группой. Задача Васькину была поставлена иного профиля.