Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Образ Иешуа настолько значителен и силен, что способен вытеснить образ кесаря из сознания подвластного кесарю человека. И тогда власть кесаря обречена на обрушение: он потеряет приводные ремни управления подвластными ему людьми.

Политическая кампания публичной травли мастера, организованная Берлиозом силами писательского союза, была отмечена не только предельным абсурдизмом, но и настоящей ненавистью к автору романа о Пилате. Мастер рассказывает Ивану:

«Статьи, заметьте, не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, и я не мог от этого отделаться, что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим. А затем, представьте себе, наступила третья стадия – страха» (ММ-2. С. 640).

А. Зеркалов прокомментировал этот фрагмент так: «…бешеный лай в прессе был поднят не из-за религиозного содержания романа, а из-за политического, настолько страшненького, что о нем в статьях не говорилось даже намеком, ибо никто не решался сознаться, что усматривается знак равенства между принципатом Тиберия и принципатом Сталина»[72].

Несмотря на то что со времени казни Иисуса прошло почти две тысячи лет, по-прежнему нет для власти кесаря более страшной реальности, чем свободная речь Иисуса. Будучи обращено к каждому человеку, слово Иисуса призывает поверить в то, что человек задуман и создан Богом по своему образу и подобию, что человек добр, а значит, свободен и может проявить волю к тому, чтобы стать Христа ради проводником добра в мире.

Насколько точно объяснил Алоизий мастеру политическую конъюнктуру, нам неизвестно, но мастер понял, что свободное художественное творчество в его отечестве является тягчайшим преступлением, понял, что арест и гибель неминуемы, и, пытаясь спастись, сжег рукопись своего романа. Дальнейший сюжет его жизни представляет собой сплошную фигуру умолчания. Читателю булгаковского романа известно только, что мастер пережил обыск, арест, а следовательно, допросы. Значит, мастер на собственном опыте узнал, каковы они, советские пилаты и крысобои. Его роман об Иешуа пророчески предсказал его собственную судьбу. Значит, можно рассматривать мастера как особенного читателя собственного романа, опытом собственной жизни подтвердившего угаданную им истину.