Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Наташа – героиня русской сказки, «нашей песни», купеческая дочь, нежно любимая своим отцом; ее сначала «умыкнул» разбойник, влюбившийся в нее настолько, что, когда нашел сбежавшую от него девицу, посватался к ней. Вот та фабульная основа сказки, которую можно без всяких натяжек сравнить с исходной ситуацией в повести «Станционный смотритель», где любимая, «лелеемая» отцом Дуня и богатый дворянин, сначала по-разбойничьи обманом укравший у отца дочь, создадут счастливую семью. Но песенно-сказочная фабула народного предания о «далеком» событии получает в белкинской повести не только неузнаваемо иной облик, так сказать, иную плоть единичного, конкретного, близкого к читателю события, но и существенно иное разрешение в финале. Конфликт в «Женихе» являет себя неразрешимым, его исход «ужасен» и кровав; исход же в повести печален, но конфликт между миром русского великосветского дворянства и миром простонародным существует в повести без знака трагической неразрешимости, которая определена раз и навсегда бытийственно, самим извечно существующим миропорядком. Мир разбойничьего дома-притона, «избушки в лесу», и мир Дома-«гнезда» в сказке договориться не смогут: сватовство обернется для Жениха казнью.

В повести «Станционный смотритель» конфликт не имеет онтологического смысла, он лишь исторический и социальный. Если в сказке «Жених» дом и мир, к которому принадлежит купеческая дочь, замкнут, герметичен, то принципиально отличается от него мир дома станционного смотрителя его буквальной открытостью каждому. Об этом качестве дома Самсона Вырина прежде всего пойдет речь при анализе содержания повести «Станционный смотритель».

Уникальность положения человека в должности станционного смотрителя является первоначальным условием для развития сюжета этой повести. Станция – маленькая точка на одной из проезжих дорог России, через которую пролегает путь многих и многих тысяч людей. Встреча героев состоялась, потому что Дуня была дочерью смотрителя, в дом которого «заглядывает» вся проезжающая по своим делам страна, в частности и гусар Минский.

Вступительное слово в повести посвящено тяготам жизни станционных смотрителей, и первое, на что обращает внимание рассказчик, – на постоянно открытые двери их дома. Их жизнь названа «настоящею каторгой». Каждый, кто переступает порог дома смотрителя, не входит в него как гость, но врывается как враг, «почитая» именно начальника станции виновником всех своих дорожных бедствий. Вступление к повести дает обобщенную картину отношений «господ проезжающих» со станционными смотрителями.

«Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами рода человеческого, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам?»

Итак, на человека в этой должности направлена всеобщая враждебность; не имеющая в виду личные человеческие качества смотрителя, она вытекает как будто из самой географии России, из ее обширных пространств, плохих дорог, утомительных для путника. Свою усталость и раздражение едущий люд вымещает на смотрителях.

Следующей особенностью жизни на станции, кроме уже названных: открытости дома и враждебности «незваных гостей» – следует назвать то обстоятельство, что внутри собственного дома у его хозяина нет четкой границы между службой и частной, семейной, домашней жизнью. Эта граница вполне эфемерна: только ситцевая занавеска отделяет ту часть избы, где стоит кровать. Вся жизнь смотрителя и его семейства протекает на виду у всех и днем и ночью. Русская пословица «Незваный гость хуже татарина» возникла у народа, пережившего тяжкий опыт иноземного ига, и с народной точки зрения жизнь на станции под «игом» незваных гостей – это жизнь воистину мученическая.