Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Видимое противоречие, формирующее вопрос, ничем необъяснимое и никак не объясняемое, состоит в том, что видевший людей насквозь, «с юных лет постигнувший людей», поэт почему-то «руку дал клеветникам ничтожным». Это противоречие остается в стихотворении неснятым, неразрешенным. Итак, причиной дуэли и гибели может быть как ошибка поэта, так и его сознательный выбор, смысл которого остается нераскрытым в лермонтовском стихотворении. Судя по всему, Лермонтов в своей первой реакции на известие о гибели Пушкина склоняется к версии «ошибки»: параллель «Пушкин – Ленский» только в такой системе осмысления оказывается уместной, но тогда приходится принять формулу «невольник чести», признать несвободу поэта, его ошибку, его слабость, и, следовательно, за всем этим объемом содержания оказывается спрятанной мысль о том, что доверчивого Поэта извели коварные враги, которые его погубили рукой иностранца, презиравшего «земли чужой язык и нравы». По-видимому, самого Лермонтова не убедила версия, согласно которой Поэт – жертва светской интриги.

Последние шестнадцать строк, как известно, были написаны чуть позже, и в них уже появляется тема верховной власти, «трона», у которого «жалкою толпой» стоят «свободы, гения и славы палачи». Так появляется версия, согласно которой метафизический смысл дуэли Пушкина истолковывается как казнь (ибо враги названы палачами, а палачи казнят), а также сюжет дуэли обретает не названного в стихах, но очевидного ее участника – царя.

Император Николай I не без оснований в этом пассаже увидел выпад против себя и обвинение в гибели Пушкина по своему адресу. Негодование царя не было лицемерным: ведь он действительно по-своему любил Поэта и восхищался его гением, таким образом Лермонтов обидел государя, который никогда не мог простить ему такой, как ему казалось незаслуженной, обиды. Следствием царского гнева для Лермонтова стала опала и ссылка на Кавказ.

Прошло немного времени, и появилась на свет замечательная поэма «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», которая по тону, по форме, по способу отражения исторической реальности совсем непохожа на стихотворение «Смерть поэта», являющееся самой непосредственной лирической эмоциональной реакцией на трагическое событие. Эпическая форма поэмы, написанной, как и народное предание, языком былинного сказания, вполне соответствует эпическому состоянию мира поэмы, пребывающего в абсолютном историческом прошлом, во всей полноте завершенности событий и в полном их равновесии.

Хочется сразу отметить, что поэму «Песнь про купца Калашникова» ни в коем случае нельзя читать как аллегорию, где Пушкин – Калашников, Дантес – Кирибеевич, а Наталья Николаевна – Алена Дмитриевна. Прямых аналогий и соответствий вообще не так много: нет фигуры Поэта, поединок заканчивается победой героя над обидчиком, а гибель героя определена волей царя, однако вся лермонтовская поэма по сути своей есть глубочайший анализ развернувшейся исторической трагедии гибели Пушкина как трагедии чисто русской, национальной. Можно не знать, как соотносятся пушкинская дуэль и лермонтовская поэма, можно вообще не помнить о дуэли Пушкина, читая эту поэму: она сама по себе совершенна и бездонно глубока; смысл нашей работы не в том, чтобы доказать, что эта поэма про Пушкина, но в том, чтобы сквозь призму художественного мира «Песни» еще раз взглянуть на дуэль и гибель поэта и, может быть, что-то очень важное понять о России, ее народе и его исторической драме, как ее понимал Лермонтов.

Нет никаких данных о том, знал ли Лермонтов текст пушкинского стихотворения «Какая ночь! Мороз трескучий…», когда работал над «Песнью…». Написанное в самом начале 1827 года, при жизни поэта оно опубликовано не было. Плетнев напечатал его в 1838 году в «Современнике» № 3, дав ему название «Опричник». По цензурным соображениям оно было напечатано с большими купюрами; Лермонтов же опубликовал свою «Песнь…» в № 18 «Литературных прибавлений к Русскому инвалиду», который вышел 30 апреля 1838 года, так что почти наверняка можно утверждать, что пушкинский текст Лермонтову был неизвестен.