Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

В обычном детективе представители органов следствия являются важнейшими персонажами повествования. Они, эти персонажи, тоже введены автором в роман «Мастер и Маргарита», они ведут следствие, их задачу автор сформулировал так: «Теперь следствию по этому странному делу, отдающему совершенно явственной чертовщиной, да еще с примесью каких-то гипнотических фокусов и совершенно отчетливой уголовщины, надлежало все разносторонние и путаные события, происшедшие в разных местах Москвы, слепить в единый ком» (ММ-2. С. 768). В глаголе «слепить» ощущается, как и голосе Коровьева, какая-то фальшь, как будто на него падает тень уголовного жаргонного словечка «лепить», что значит обманывать. Итак, «слепить в единый ком» разнообразные детали и факты, чтобы выстроился стройный непротиворечивый рассказ, – так автор определяет задачу следствия. Однако наш автор вынужден констатировать, что восстановить все причинно-следственные связи следствию не удалось.

В «Эпилоге» автор провокационно столкнет разные мнения о происшедших событиях и разные трактовки случившегося: «Наиболее развитые и культурные люди в этих рассказах о нечистой силе, навестившей столицу, разумеется, никакого участия не принимали… Культурные люди стали на точку зрения следствия – работала шайка гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством» (ММ-2. С. 804).

Читателю предложена альтернатива: или он с теми невежественными, темными и даже полупьяными гражданами, которым в черных котах мерещится нечистая сила, или он вместе с культурными людьми, объединившись со следствием, «слепившем» свое объяснение необъяснимых фактов, готов, как о чем-то несущественном, забыть о куда-то исчезнувших людях: о мастере и его подруге. Следствие не смогло ответить на вопрос о «побуждении, заставившем шайку похитить душевнобольного, именующего себя мастером, из психиатрической клиники» (ММ-2. С. 807).

Итак, к чести читателя, он со следствием не хочет объединяться. Любопытно, что читатель, именно самый культурный и образованный, готов верить в говорящих черных котов, в путешествие из Москвы в Ялту за три секунды, в полет Маргариты на щетке, в великий бал сатаны, в готический особняк под музыку Шуберта и цветущие вишни на том свете, но версия о гипнотизерах читателя не убеждает.

Нам кажется стратегия Булгакова безошибочной. Роман просто был обречен на бешеный успех. Что стоила одна возможность, данная автором читателю, выбора своей точки зрения, не совпадавшей с мнением следствия! Булгаков дал возможность низвести представителей органов с пьедестала, посмотреть на них свысока: мол, что с них взять, со следователей и милиционеров? Они же на государственной службе, они в форме, им не положено заглядывать в потусторонний мир, ведь, по долгу службы, они – атеисты. Роман Булгакова советскому человеку предложил не быть атеистом! Хотя бы на время чтения романа «Мастер и Маргарита», хотя бы в порядке свободной игры.

В романе Булгакова представители власти сыграли комическую роль неудачников: по законам комического жанра, они проигравшие, следовательно, смешные. Шайка Воланда посмеялась над представителями карательных органов, к радости всех читателей романа. В конкурентной борьбе «нечистой силы» с чекистами непобедимые чекисты проиграли, что явилось важнейшей составляющей в конструировании позитивного модуса восприятия читателями персонажей из преисподней.

Но вот роман закончился, и закончился полным фиаско человеческого мира перед непобедимым и всемогущим дьяволом. И чувствуя себя немного глупее, чем он есть на самом деле, читатель в недоумении оставляет роман. С одной стороны, он чувствует, что стал жертвой иллюзионистского фокуса писателя Булгакова, который заставил его почти поверить в реальность кота с примусом, качающегося на люстре, с другой стороны, все-таки его грызет червь сомнения: действительно ли, эти черти представляют собой ту последнюю, скрытую от земного человека правду Страшного Суда и мирового порядка. Неужели Воланд и его глумливая шайка – это и есть образ окончательной справедливости? Неужели в этом заключается пафос самого Булгакова?

Оставаясь в рамках предложенной в эпилоге альтернативы, читатель оказывается в положении человека, утратившего ориентиры.