Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Это происходит потому, что даже если читатель готов воспринимать образы чертей как иносказание, символы и метафоры, то события убийства Берлиоза и барона Майгеля – это все-таки не иносказания и метафоры, а реалистично изображенные обезображенные трупы, как, например, описание расчлененного тела Берлиоза в морге, или обгоревшие кости барона Майгеля – это не мистика, а равная самой себе эмпирическая и жуткая реальность. Отсюда и такое большое количество страстных споров вокруг романа.

Но мы исходим из гипотезы, что альтернатива, предложенная в «Эпилоге», ложная и провокационная, так же как и противостояние карательных органов шайке Воланда. Нелишне задать вопрос, для кого писался отчет следствия о жутких и скандальных событиях, произошедших в Москве. Кто же был читателем этого отчета о вопиющей неудаче карательных органов, не сумевших захватить преступную банду?

В 30-е годы спецслужбы не отчитывались ни перед парламентом, ни перед гражданами, ни перед прессой; единственный человек, которому представлялся отчет о расследовании убийства главы всех московских писателей и исчезновении всех руководителей московского театра, мог быть и был лично генсек Сталин. И этот отчет не вызвал его царственного гнева и голова лучшего следователя Москвы не полетела с плеч?! Это могло быть лишь в том случае, если выводы следствия удовлетворили самого верховного властителя. Как выводы Афрания, лучшего следователя Ершалаима, о мотивах убийства Иуды и полный провал в деле разоблачения его убийц вполне удовлетворили Понтия Пилата, наместника римского императора.

Мы думаем, что Булгаков в своем романе дал ключи для ответа на вопрос: «Кто же убийца?», но в отличие от классического детектива, в котором знаменитый следователь всегда приводит расследование к триумфу, автор «Мастера и Маргариты» не наделил «одного из лучших следователей Москвы» способностью раскрыть преступление. Мы уверены, что, по мнению автора, следствие обязательно должен провести сам читатель.

С одной стороны, обозначен и всячески подчеркнут вопиющий абсурд, который загоняет разум в тупик и провоцирует искать выход из тупика. С другой стороны, детали и факты, нужные для построения реалистического нарратива, разбросаны по всему пространству романа, а сам роман представляет собой перемешанные фрагменты разных повествовательных линий. Такое построение требует специальных усилий по собиранию нужных деталей для складывания их в осмысленную картину мира.

Специфической особенностью московских глав является невероятная «населенность» романа; при множестве микросюжетов со своими героями автором обозначены огромные «пустые пространства», пропущенными оказываются большие фрагменты действительности. Эти «пустоты» наполняются содержанием в меру способности читателя их заполнить, то есть изнутри личного опыта, образованности и способности к воображению самого читателя.

Важнейшим комментарием к московским событиям является, во-первых, роман мастера о событиях в Ершалаиме, а во-вторых, исторический контекст и то, что называлось в эпоху Карамзина «духом времени». Системным методом в нашей работе является привлечение материалов русской литературы о специфическом опыте жизни современников Булгакова, полученном ими от непосредственного знакомства с «органами».

В своем анализе текста мы, естественно, опираемся на наше представление о тоталитарном режиме, сформированное прежде всего великой русской литературой XX века, а также множеством всевозможных источников: начиная от семейных преданий и кончая данными и выводами исторической науки, которая много сделала для того, чтобы осмыслить устройство государственной власти репрессивного тоталитарного режима. Эти источники нами не отрефлексиро-ваны в этой работе, не актуализированы в виде цитат, но мы думаем, что в своей совокупности они «запустили» эффективно работающий механизм по осмыслению булгаковского текста.

Итак, в эпилоге читателю предлагается принять, если он «культурный и развитый» человек, точку зрения следствия, не объединятся же ему, в самом деле, с теми, кто охотится на черных котов. Однако мы считаем, что это провокационное предложение автора – ложная альтернатива. Оно, по существу, представляет собой приглашение обратиться к здравому смыслу и, не вставая ни на одну из предложенных точек зрения, найти решение самим, опираясь на разум и на анализ текста, в котором, по-видимому, должен быть весь необходимый материал для объяснения фантастических событий и логических противоречий.

В эпилоге отчетливо ощущается горький сарказм автора, понимающего, что мнение следствия в его стране – это истина в последней инстанции и что вряд ли найдутся читатели, которые захотят конкурировать с этим известным учреждением и проводить свое расследование. В реальной жизни они, современники Булгакова, сразу, почти рефлекторно, готовы к сотрудничеству со следствием, не могут же они противопоставить себя и свое мнение «известному учреждению», для этого нужно избавиться от страха перед этим учреждением, то есть перестать быть советским человеком.