Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!» (ММ-2. С. 637).

Напомним, что любовь Иуды к Низе использует начальник тайной римской «полиции» Афраний как инструмент, позволивший ему выманить Иуду из города туда, где он и будет зарезан точным, профессиональным, смертельным ударом ножа.

Именно любовь Маргариты использует Воланд, как «финский нож», для того, чтобы «расколоть» мастера, выяснить его главную тайну. Именно любовь стала тем «финским ножом», которым был нанесен последний сокрушительный удар по роману мастера, когда мастер сжигает его, чтобы спасти свою подругу, чтобы не «сделать ее несчастной». Не получилось у Воланда только одно: ему не удалось заставить мастера стать его придворным писателем, даже Маргарита здесь ничем не смогла помочь. Воланд должен был выслушать правду о том, какими оказались последствия встречи с репрессивной машиной для талантливого художника: «У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет. Ничто меня вокруг не интересует, кроме нее….меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал» (ММ-2. С. 741).

Обращает на себя внимание реакция Воланда на реплику мастера о том, что он охотно готов нищенствовать и что Маргарита «образумится и уйдет» от него.

«– Не думаю, – сквозь зубы сказал Воланд». Фразеологизм «сквозь зубы» употребляют, чтобы обозначить скрываемую говорящим эмоцию. Как драматург, Булгаков превосходно знал язык жестов и ремарок. Какое недоброе чувство еле удается спрятать «мессиру»? Чем он так явно недоволен? Какой замысел ему не удался? Или он ощутил предел своей власти над жизнью? По логике этого персонажа, только ощущение того, что есть граница его безграничной власти, может вызвать в нем столь сильное волнение, что становится видно, как он сдерживает себя, сохраняя самообладание. Или здесь проявилось тайное соперничество Воланда с мастером за «королеву бала» и в этом «любовном треугольнике» «мессир» потерпел поражение? Ясного ответа, конечно же, нет, но, как нам кажется, есть некоторая подсказка.

Чуть раньше мы уже видели, как реагировал Воланд на ситуацию, когда она выходила за рамки его плана и из-под его контроля. Мы имеем в виду эпизод, когда Маргарита своею просьбой за Фриду чуть было не разрушила весь хитроумный сценарий, разработанный Воландом. Дело в том, что по этому сценарию у Маргариты есть право только на одну просьбу. Маргарита должна сама попросить о возвращении мастера. И тогда «всесильный» владыка отблагодарит ее за роль королевы бала поистине королевским подарком. Ибо Маргарита, по замыслу Воланда, должна испытывать к Воланду только чувство абсолютного доверия и благодарности, чтобы его план осуществился.

Этот план, по нашему мнению, состоял в том, чтобы мастер получил жизнь и все ее блага из рук самого Воланда, а затем, будучи благодарен ему и восхищен объемом его власти, вдохновленный им, стал бы «пророком сатаны», то есть «воспел» бы совершаемые им «фокусы» как чудотворство.

Когда Маргарита вместо того, чтобы единственный данный ей шанс использовать по назначению, вдруг просит за Фриду, она, сама того не ведая, держит в своих руках всемогущего владыку. Она ведет себя непредсказуемо, как свободный человек, являя собой зрелище непереносимое для диктатора. Ведь он все рассчитал, роли расписаны, она загнана в угол, она должна, по его расчету, попросить вернуть ей мастера, а он, выполняя ее просьбу, должен совершить чудо. Этот спектакль, конечно, имеет тайную подоплеку очной ставки, но одновременно он должен потешить неимоверное тщеславие властителя, с наслаждением играющего роль всемогущего божества. Воланду нечеловеческое самолюбие и имидж сверхъестественного существа не позволяют изменять правила игры под давлением неожиданных обстоятельств, подстраиваясь к капризам подруги мастера и нарушая свое собственное царственное слово, чтобы не обнаружить вовне свой умысел и расчет. Он в этот момент зависит от Маргариты и выдает это. Бесстрастный Воланд почти теряет самообладание:

«– Да делайте же, вот мучение, – пробормотал Воланд и, повернув глобус, стал всматриваться в какую-то деталь…» (ММ-2. С. 735).