После такого обещания первая попавшаяся река была Ылыдзь, в которую разбойники высыпали мешок денег и положили под сосну клад. Затем пришли они в Печорский погост, где и жили сперва несколько дней мирно; но потом двое есаулов не выдержали и нанесли какое-то оскорбление жителям. Атаман, по рассказам одних, в негодовании на дурной поступок своих подчиненных убил есаулов, а шайка, возмутившись на это, убила своего атамана. По рассказам других, один из есаулов Суханова, лично недовольный им, подговорил шайку убить своего предводителя, выбрал удобное время и напал на Суханова с возмутившимися разбойниками, которые окружили его со всех сторон, но он перескочил через всю шайку и кинулся к воде. Атамана не допустили до воды, схватив огромным багром. Его долго и варварски мучили, наконец закопали живого в землю по шею и продержали так трое суток. Выкопанный и истерзанный, он попросил, чтобы его застрелили в щеку. Убитого разбойника похоронили близ Печорского погоста, в урочище Пэ-ла-му (Дедушкино поле); ныне оно снесено водою.
Другой разбойник — Тыл-Пур-Як был крестьянин Усть-Сысольского уезда, Деревянского общества; он имел небольшую шайку и грабил суда, плававшие по Малой Печоре и по Ылыдзи. В шайке его был есаулом какой-то Антон. Рассорившись с атаманом, он отрубил ему голову и, приняв начальство над шайкою, стал грабить по Печоре. В деревне Подчерской он завел себе притон, в который по временам приходил даже один. Боясь грозного разбойника, в особенности ножа его, с которым он никогда не расставался, крестьяне не смели взять Антона. Но однажды во время сна атамана приятель его похитил из-под подушки нож и передал его крестьянам, которые утопили Антона в четырех верстах от деревни Подчерской.
Эти-то и другие, более отдаленные разбойники, некогда грабившие по Печоре, зарывали в землю свои сокровища с разными заклинаниями, и потому преданий о кладах здесь очень много. Особенно много говорят даже в настоящее время о кладе на горе Лаз-чук, близ Троицкого погоста, под тремя березами, посаженными на кургане. На речке Дац, впадающей в Ылыдзь, говорят, есть клад, который будто бы стережет медведь, беспощадно растерзывающий всякого посягающего овладеть скрытым сокровищем. На речке Юк-со, впадающей тоже в Ылыдзь, под старым кедром зарыт целый сундук с золотом. На кедре сделаны зарубины: сверху одна большая, продольная, означающая атамана, с обоих боков, внизу две параллельные — его есаулов и потом еще сорок продольных, в два ряда, — это число разбойников, составляющих шайку. Об этом кладе ходит в народе особенная запись.
Под рассказы Павла Дмитриевича Алексей давным-давно уже всхрапывал, да и меня начала клонить дрема. Подложив дров на пажок, мы звернулись в дорожные драповые плащи и спокойно улеглись на сон грядущий.
Когда проснулись, солнце стояло уже высоко; подувал довольно крепкий северо-западный ветерок, Алексей кипятил воду в котелке на кашицу, для которой на доске, принесенной из лодки, лежал совсем распластанный и вычищенный глухарь. Чайник, висевший над огнем на другом колышке, пофыркивал кипяточком из рыльца. Сейчас же заварили чай и, достав из погребца склянку сливок от бешеной коровы (коньяку), усидели с ними всласть стаканчика по три. Затем приготовили кашицу, вроде супа, с овсяной крупою и с подправкою соленым свиным салом, — очень вкусное, никогда не приедающееся и скороспелое горячее в пути, изжарили подаренных Назаром карасей и, плотно всем этим насытившись, уложились в лодку и двинулись вверх по Щугору. Так как ветер стоял попутный, то мы распустили парусок. Небольшая, но все-таки помощь для гребли.
Версты три или четыре мы бежали Щугором между низменными берегами, состоящими из наносной равнины, покрытой то группами берез, то кустами ракитника. Далее берега стали возвышаться, растительность перешла в хвойную, в береговых отсыпях и по заплеску реки часто начали встречаться камни и темно-серый кристаллический известняк. Течение воды пока держалось еще весьма тихое. Скоро мы приплыли к рыболовной сеже, или запруде, устроенной поперек реки, вплоть от берега до берега. Мы нашли здесь двух рыбаков-зырян из Усть-Щугора, постоянно живущих на сеже в своем промышленничьем пывзане. Встреча нам была самая дружеская, искренняя, приветливая. Мы не могли отделаться от ухи из свежей лоховины. Зыряне в промышленничьем отшельничестве всегда от души рады сторонним людям, вносящим своим нечаянным появлением какую-нибудь живую струйку в их одинокую однообразную жизнь. Разговорам и расспросам при этом нет конца.
— Как в нынешнем году удачен ваш лов? — спросил одного из рыбаков на сеже.
— Не кончен еще: артели вверху, не знаем, что бог даст; а в морды ничего себе идет, изрядно, лучше лонишнего.
— Прибылен ли был весною семожный промысел? Много ли добыли?
— Да пудов полтораста на две артели добыли. Продажи по четыре рубля за пуд. Цена бы ничего, но рыбы куда меньше стало против прежних годов, и сравнить нельзя, и рыба мельче: ныне пудовая-то семга на редкость, а прежде зачастую попадались.