Шехерезада

— Можно догнать по следам на песке.

— Он этого не хочет.

— Не хочет, потому что лишился рассудка.

Касым фыркнул:

— Никто из нас уже помочь ему не может. Он желает присоединиться к своему приятелю. Ну и пусть.

Касым нередко бросался в волны спасать утопающего, несся по палубе, чтоб подхватить упавшего, лично выручал команду в опасных портах. Действовал в море с гордостью, с преувеличенным самомнением, не позволяя никому другому проявить героизм, что соответствовало бы признанию, будто кто-то способен его превзойти. Инстинкт самосохранения. А здесь, на неизвестной территории, вопрос выживания стоял гораздо жестче.

— Каждый желающий его догнать может прямо сейчас отправляться вдогонку, — объявил он с полной серьезностью и немедленно продолжил путь.

Впрочем, высказав подобное предложение, он втайне руководствовался еще одним мотивом, который требовал не предпринимать решительных действий и был абсолютно понятен команде, что заставило Зилла проглотить возражения и не броситься вдогонку за Даниилом. Он покорно последовал за остальными, безжалостно устремлявшимися вперед, не успев хорошенько подумать, почувствовать стыд за себя. Уход и неизбежная смерть ловца жемчуга внезапно увеличила их шанс на выживание, если в пророчестве сказана правда. Шанс незначительный, но ощутимый. Считая Таука и Даниила двумя покойниками из шестерых предсказанных, у Касыма, Юсуфа, Исхака, Маруфа и Зилла теперь было больше надежды вернуться живыми. Такова суровая инстинктивная математика. В адской жаре пылавшей пустыни Надж, на границе с пустыней Нефуд мужчины, оказавшиеся не способными привыкнуть к необычным условиям и сопротивляться окружающему, практически утратили чувство ответственности. Подробно обдумав произошедшее, Зилл ощутил физическую боль. Он разозлился, однако вынужден был равнодушно и быстренько проглотить горькое унижение, с которым ничего не мог поделать.

Даниил давно исчез.

Став ныряльщиком и впервые получив работу на крупной александрийской верфи, вытаскивая железные обломки судов, потерпевших крушение возле Фароса, Даниил случайно наткнулся на колоссальную статую Посейдона, упавшую с маяка при одном из бесчисленных землетрясений и наполовину ушедшую в ил на дне залива. Владыка морей выглядел царственно и сиятельно, не тронутый паразитами, огражденный от человеческой глупости. Ныряльщики подумывали поднять его на поверхность и вернуть на землю, но в конце концов решили, что неуважительно было бы отлучать бога от естественной среды обитания. Даниил долгие годы помнил, как отплывал от царственной головы, ласково обвитой ряской, считая эти минуты самыми идиллическими во всей своей жизни.

С раннего детства обиды и оскорбления стали для него настолько привычными, что если их недоставало, то он сам напрашивался для них. Его как магнитом тянуло в ныряльщики; под водой он избавлялся от человечества, превращался в простое одноразовое орудие для извлечения прибыли. На грудь ему, как правило, вешали тяжеленный камень, увеличивая объем легких; за ушами просверлили дыры, чтобы было легче дышать под водой; ноги выкрасили черным каустиком; снабдили тоненькой спринцовкой с уксусом, чтоб отпугивать акул; кормили тюремным рационом, чтобы не набирал вес. Когда кожа его загрубела от долгого пребывания в соленой воде в самые жаркие месяцы года, а из ушей стала сочиться кровь, воспалились глаза, и у него началась цинга, его жестоко били за нерасторопность, за низкую производительность, даже за то, что он без разрешения залечивал раны. Тем не менее до встречи с Тауком, объяснившим, что служба не обязательно должна быть опасной, любая другая жизнь казалась Даниилу немыслимой. Судьба распорядилась так, а не иначе.

В дальнейшие годы он много чего испытал. Воровал, бывал в злачных местах, бился с пиратами, стал полезным членом команды, без которого она не могла обойтись, повидал Парасельские рифы, огнедышащие горы Забаджа, терпел кораблекрушения, ел человеческое мясо, попал в Багдад, даже посмеивался перед самим повелителем правоверных в аль-Хульде. Вот до чего дошел. Но образ умиротворенного Посейдона до сих пор оставался прекраснейшим в жизни и теперь вновь возник перед ним, бредшим по раскаленным пескам в плетеных сандалиях… к своей участи.

Тело горело, язык ороговел, кожа пошла волдырями, видно, от клещей, подхваченных в пересохшем речном русле. Но он почти непрерывно посмеивался под развевавшимися тряпками, намотанными на голову и лицо. Победитель. Добился победы в совсем неожиданном месте. Вырвался на свободу.