Шекспир

В «Ричарде II» драматург показывает противоречие, понятие божественной легитимности вводится между преступлением и наказанием. Виновный как человек, плохой король, если хотите, Ричард II должен отчитаться только перед Богом. Болингброк, жертва несправедливости, виновен в том, что через смерть Ричарда покусился на принцип легитимности, следовательно, его царствование не имеет основы или имеет лишь историческое основание. Король де-факто, а не де-юре, он не сможет вернуть спокойствие и процветание в благословенную страну, какой является Англия, по мнению Джона Ганта. Зло продолжается, потому что виновность противников различна и одна не может компенсировать другую. Виновностью Ричарда никогда нельзя будет оправдать акт узурпации власти вассалом.

Шекспир блистает в драматизации противоречия. Он это делает скорее спонтанно, чем по расчету, распространяет свой риторический поэтический талант на оба лагеря. Он одаривает красноречием Джона Ганта в торжественный момент, когда старик готовится умереть. Настоящим лиризмом одаривает он Ричарда, хоть он и уродлив, без ума и сердца. В этой пьесе о первопричинном грехопадении сосредоточен смысл истории, которую покажут пьесы еще не написанные, и парадоксальным образом те, что входят в первую тетралогию. И решающим моментом пьесы является тот, когда у уничтожающего Ричарда Болингброка вид человека, уничтожающего поэзию. Убийство поэта — преступление, которое не ускользнет ни от чьего внимания, потому что трогает сердце и сознание, иссушая удовольствие в источнике, в устах, откуда оно исходит. Воспринимаемое как смерть поэта убийство Ричарда, изначальный грех, заключающийся через выбранный Болингброком мятеж, в предпочтении исторического в ущерб духовному, производит впечатление смерти поэзии. Ничто не смогло бы отложиться сильнее в памяти. В конечном счете это запечатлевается сильнее, чем патриотическая песнь Джона Ганта, говорящего «как пророк». Удовольствие от театра основывается, кроме всего прочего, на критическом осознании и чувственном восприятии, то есть на противоречии. Шекспир воплощает в нас свою противоречивость.

СОЛНЦЕ И КОРОНА

Лиризм Ричарда наглядно меняется в зависимости от его реакции на события, с которыми он сталкивается. По возвращении из Ирландии, где он боролся с повстанцами, он — солнечный король, говорящий в эпическом стиле рапсода о своей уверенности в непреложном характере верховной власти. Затем он, небесный герой, буквально пригнут к земле ужасными новостями о поражении армий и смерти его друзей.

Ричард рисует трагедию, которая для него больше чем личная трагедия, она становится трагедией королевства. Он — только номер один в длинной и патетической серии, где все играют в игру смерти и короля. Король — актер, потому что не он автор пьесы, которую он исполняет. Он передает текст, написанный другим, — слышится Судьба, — чтобы он и ему подобные играли ее на сцене, являющейся миром. Образное выражение, присущее той эпохе. Оно разоблачает суетность видимости, даже непредметность реального. Драматурги испытывают явное желание провести в жизнь эту великую метафору эпохи Возрождения, значение которой далеко выходит за рамки Возрождения. Если мир — по театр, а история — то, что играют на сцене, тогда обычный театр всерьез может поставить себя на место, где можно дать посмотреть историю мира. Перенос, неявно вписанный в любую метафору, представляет лучшее из возможных преимуществ драматурга, вовлеченного в историческое полотно. Здесь он становится правдоподобным на основании строгой взаимодополняемости с символом, представленным поэтико-философским суждением. Если серьезно воспринять последнее, есть и другое следствие: раз мир — театр, значит театр, который показывает мир, является театром театра Это значит, что он находит в этом метадраматическом промежутке свою критическую пригодность и одновременно гарантию на реальность своего существования согласно схеме «когито» Декарта, еще не сформулированной. Глядя на мир, театр глядит на самого себя; представляя мир на сцене, он представляет на сцене себя. Как субъект в упражнении на сомнение, он одновременно и субъект и объект наблюдения. То, что сначала, казалось, склонялось к растворению реальности, наоборот, создает существование.

ИГРЫ КОРОЛЯ

В трагедии Ричард II множит драматические игры, чтобы выйти за рамки своей простой индивидуальности. Вот игра в Фортуну и Короля:

Король Ричард

Что ж королю прикажут? Подчиняться?
Он подчинится. Иль его сместят?
И этим тоже будет он доволен.
Он должен титул потерять? Бог с ним!
Готов сменять я свой дворец на келью,
Каменья драгоценные — на четки,
Наряд великолепный — на лохмотья.
Резные кубки на простую миску.

(III, 3, пер. М Донского)