Читаем Шекспир полностью

Принц Генрих

У тебя, я вижу, до того ожирели мозги от старого хереса, от обжорства за ужином и от спанья на лавках после обеда, что тебе невдомек спросить о том, что тебя кровно касается, На кой черт тебе знать, который час? Вот если бы часы вдруг стали кружками хереса, минуты — каплунами, маятник — языком сводни, циферблат — вывеской непотребного дома, а само благодатное солнце — пригожей горячей дев кой в платье из огненной тафты, — тогда, я понимаю, тебе был бы смысл спрашивать, который час.

(«Генрих IV», ч.1, I, 2, пер. Е. Бируковой)

На первый взгляд есть столько отличий между часами несчастья Ричарда II и вожделенными и чувственными часами Фальстафа. При лучшем рассмотрении разница уменьшается. Перед нами две картины растранжиривания времени, если взять выражение монарха, находящегося в тюрьме. «Мало времени», — говорит эпилог «Генриха V», чтобы описать царствование последнего монарха тетралогии. В конечном итоге именно время побеждает и съедает все. Фальстаф не хочет этого знать. В сравнении с тем, что показали нам исторические пьесы до сих пор, он — другой способ рассмотрения философии, морали, истории. Он — антиэпопея. Богатство пьесы «Генрих IV» заключается в этой дуальности стиля и мысли, которая показывает сближение жизни и ее истории.

Это организовывается вокруг персонажа принца Хела, имеющего, в общем, двух отцов: отца родного, который теряет уже надежду когда-либо увидеть своего сына остепенившимся, чьи шалости ему напоминают провокации Ричарда II, которого он сверг; и Фальстафа, обучающего его, как отрезать кошельки, обкрадывать королевскую казну, обставлять самых высоких представителей правосудия, посещать плутов и шлюх. Эта дуальность отцовской инстанции не без напоминания о могущественной дихотомии «Бог/ Дьявол», но это только потому, что последний является архетипом любой противопоставляющей схемы. В сцене со сменой ролей («Генрих IV», ч. 1, II, 5) тавер-па миссис Куикли — главный квартал Фальстафа в Лондоне — становится в импровизированной мизансцене тронным залом, где король и его сын противостоят друг другу. Первое время по требованию Хела Фальстаф изображает короля…

Фальстаф использует маску короля, чтобы отпустить несколько шуток по поводу внешности Хела. Хел реагирует немедленно, требуя сменить роли. Фальстаф будет играть роль Хела, а Хел роль короля, своего отца. Нужно обратить внимание на эту цезуру эпизода: она подчеркивает приказ Короля Карнавала изгнать всех, кроме Фальстафа:

Перейти на страницу:

Все книги серии След в истории

Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого
Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Прошло более полувека после окончания второй мировой войны, а интерес к ее событиям и действующим лицам не угасает. Прошлое продолжает волновать, и это верный признак того, что усвоены далеко не все уроки, преподанные историей.Представленное здесь описание жизни Йозефа Геббельса, второго по значению (после Гитлера) деятеля нацистского государства, проливает новый свет на известные исторические события и помогает лучше понять смысл поступков современных политиков и методы работы современных средств массовой информации. Многие журналисты и политики, не считающие возможным использование духовного наследия Геббельса, тем не менее высоко ценят его ораторское мастерство и умение манипулировать настроением «толпы», охотно используют его «открытия» и приемы в обращении с массами, описанные в этой книге.

Генрих Френкель , Е. Брамштедте , Р. Манвелл

Биографии и Мемуары / История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Мария-Антуанетта
Мария-Антуанетта

Жизнь французских королей, в частности Людовика XVI и его супруги Марии-Антуанетты, достаточно полно и интересно изложена в увлекательнейших романах А. Дюма «Ожерелье королевы», «Графиня де Шарни» и «Шевалье де Мезон-Руж».Но это художественные произведения, и история предстает в них тем самым знаменитым «гвоздем», на который господин А. Дюма-отец вешал свою шляпу.Предлагаемый читателю документальный очерк принадлежит перу Эвелин Левер, французскому специалисту по истории конца XVIII века, и в частности — Революции.Для достоверного изображения реалий французского двора того времени, характеров тех или иных персонажей автор исследовала огромное количество документов — протоколов заседаний Конвента, публикаций из газет, хроник, переписку дипломатическую и личную.Живой образ женщины, вызвавшей неоднозначные суждения у французского народа, аристократов, даже собственного окружения, предстает перед нами под пером Эвелин Левер.

Эвелин Левер

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука