Шел четвертый год войны…

— Вы нарушаете график подачи рабочей силы! — выпалил он.

— Пароль? — не обращая внимания на его реплику, строго спросила Надежда.

— «Вечер», фрау.

— Не забывайтесь! — одернула его Надежда. — Куда следует колонна?

— Тут некуда следовать, кроме погрузочно-разгрузочной площадки. И вы должны знать, что я выполняю приказ начальника унтерирбишес гевельбе[1] полковника Бромберга! — снова перешел на высокий тон лейтенант.

— Я слышала ваше негодование в адрес службы безопасности? — в противовес ему остужающе ледяным тог ном спросила Надежда. — Вы отдаете себе отчет?

— Герр обер-лейтенант! Но там, же подошел эшелон. Вы же знаете, чем мы тут все занимаемся! — продолжал верещать лейтенант. — Я начинаю сходить с ума! Проверяют люди СС. Проверяет фельдполиция. Перед площадкой еще один пост! А я еще должен снять людей с восстановительных работ и успеть прибыть на площадку а точно назначенное время. Но я же не могу разорваться!

— А я выполняю приказание оберст-лейтенанта Ри-херта. Что за команда? — оборвала коротышку Надежда и, чувствуя, что напала на жилу, продолжала педантично разрабатывать ее.

Фамилия всесильного начальника армейской группы ГФП подействовала на лейтенанта охлаждающе.

— Вторая рота батальона вспомогательных работ! — доложил он.

— Документ, — потребовала Надежда.

— Конечно, есть, герр обер-лейтенант.

Надежда внимательно прочитала при свете фонарика документ, вернула его запыхавшемуся начальнику команды и сказала:

— Проезжайте.

Колонна из трех машин тронулась дальше. Когда она скрылась за поворотом лесной дороги, Надежда снова собрала разведчиков.

— Кто что слышал? — спросила она.

— Какой-то тип на машине говорил, что, если бы всех их высадили и проверили на вшивость, он был бы рад, — доложил Журба.

— Понятно. Надоело работать, — констатировала Надежда. — Что слышали еще?

— Кто-то говорил, что в Мюнхене нечего жрать, — сообщил Птахин. — Конина стоит дороже французского шампанского до войны.

— Тоже понятно. А еще?

— По-моему, этому лейтенанту уже здорово надоели вспомогательные работы. Я так представляю, что их гоняют днем и ночью, — высказал предположение Раммо.

— И какие же выводы? Не забывайте, что может так случиться, что только один из нас дойдет до своих. Так с чем же он придет? С докладом о том, что немцев заели вши?

На дороге наступила тишина. Только было слышно, как лошади обрывают разросшуюся у придорожных кустов траву и, пережевывая ее, перекатывают на зубах удила.

— Поговорить захотелось, товарищ капитан, — признался Птахин. — Не умещается это все в голове.

— И у меня тоже, — призналась Надежда. — Но времени-то нет!

— Можно предположить, что гул и был от эшелона, на разгрузку которого спешила эта команда, — сказал Птахин.

— Значит, железнодорожная ветка где-то совсем рядом, — добавил Раммо.

— Все это может быть, — согласилась Надежда. — Но почему ее ни разу не удалось обнаружить нашей воздушной разведке?

— Он говорил о каком-то подземелье, — напомнил Раммо.

— Не метро же они тут прорыли? — хмыкнул Птахин.

— А может быть…

— А сзади опять кто-то едет, — предупредил Журба. На этот раз полоска света была еле заметна. Ехала одна машина, и медленно-медленно, словно кралась по ночной дороге. Надежда следила за ее движением и вспомнила доклад в разведотделе младшего сержанта Парамонова, вернувшегося из поиска в районе особой зоны леса «Глухого»: «Мы ее еще взять хотели. Думали, неисправная какая машина по дороге ползет. Они ведь медленно ездят… А капитан разглядел у нее на крыше эту вертушку…» Сейчас было уже совсем темно, и разглядеть нельзя было ничего. Но только пеленгатор мог так красться по дороге. Надежда понимала, что пеленгатор находится с кем-то в постоянной радиосвязи. Заподозри его команда хоть что-нибудь, и в эфир немедленно уйдет сигнал тревоги. Поэтому, чтобы не возбуждать никаких подозрений, она решила изменить тактику:

— Быстро на повозки и марш дальше, — негромко скомандовала она. — Мы едем по своим делам. Пусть они нас обгонят. Но если что, быть готовым немедленно уничтожить экипаж.

Повозки тронулись. Через несколько минут пеленгатор догнал их. И не останавливаясь несколько раз моргнул фарами. Было ясно: машина просит пропустить ее. Лесная дорога была узкой, и объехать повозки стороной не представлялось возможным.

— Прими вправо, — сказала Надежда.

Раммо свернул на обочину. Следом за ним свернул и Птахин. Пеленгатор, едва слышно пофыркивая двигателем, проехал мимо. В кабине его сидели двое. Тот, кто сидел рядом с водителем, курил и, видимо, прятал сигарету в ладони. Но раза два огонек сигареты мелькнул в темноте. На крыше машины медленно вращалась круглая антенна. И еще Надежда успела разглядеть номер на борту кузова: две латинские буквы Г и Р и цифры 0739. «А Парамонов видел тогда две четверки, две шестерки, — вспомнила Надежда и подумала: — Правильно. Они работают парами: одна внутри, другая снаружи зоны».

Когда пеленгатор растворился в темноте, Раммо сказал:

— Я заглядывал в кузова машин. Странная команда: без оружия, и все мне показались какими-то старыми.