Шёл разведчик по войне

 Искренне он приглашал в компанию, или контрразведчики снимали его реакцию на подобное предложение, Микко так и не определил.

 Были, вероятно, и иные проверочные мероприятия, о которых Микко от других не узнал и сам не почувствовал.

 

 После обеда забрался на печь, подремать. Юлерми уселся возле окна, поближе к свету, принялся чинить хомут — ему пришла повестка на извоз.

 Когда Микко проснулся, Юлерми по–прежнему сидел у окна к нему спиной и, похоже не видел, что он проснулся. Чинил хомут и часто шмыгал носом. Микко открыл было рот спросить, не простудился ли? Но увидел как Юлерми поднял руку и стал вытирать ладонью глаза и щёки. По жене тоскует. Нет, лучше не показываться, пусть человек сам с собой тоску изольёт. Мужчина ведь, ему может не понравиться, что его слёзы видели. К тому же Микко печаль Юлерми вполне понимает, ему в своей жизни тоже приходилось влюбляться.

 

 Осенью сорок первого возвращался Миша из разведрейда, прошёл Красное Село, Тайцы, Павловск, Тярлево. Судя по маршруту и разведзаданию: установить войска, вооружение, технику, маршруты передвижения, наши сильно опасались захвата немцами Пулковских высот. Овладев ими фашисты получали возможность напрямую расстреливать город.

 От Купчина пошёл не прямым ходом к Неве и к штабу, а забрал влево, через Среднюю Рогатку к Броневой. Получался крюк в лишних километров семь–восемь. Но на станции Броневая, куда приходил на отстой бронепоезд, работала стрелочницей самая сокровенная его тайна, тайна сердечная, кареглазая и черноволосая семнадцатилетняя красавица Оля Воробьёва.

 Ноги шли, а голову занимало одно имя. Повторял его, повторял и наповторялся.

 «Оля, Олечка… Оля, Олечка, Олюшка… мы пойдём… с тобой… мы пойдём с тобой в полюшко…»

 

 Оля, Олечка, Олюшка,

 Мы пойдём с тобой в полюшко,

 Там цветов наберём,

 Вместе песню споём

 

 Да, хорошее занятие во время войны цветы собирать да песни петь. И главное — нужное.

 

 Оля, Олечка, Олюшка,

 Мы пойдём с тобой в полюшко,

 Там цветов наберём,

 И фашистов побьём.

 

 Цветами, что ли? Или песнями? Хотя на войне без песен тоже нельзя. Переделать надо…

 

 …Вместе песню споём,

 А фашистов проклятых всё равно разобьём.

 

 Теперь почти правильно.

 

 Оля, Олечка, Олюшка,

 Взявшись за руки мы пойдём в полюшко,

 И военную песню споём.

 А фашистов проклятых всё равно разобьём!

 

 Вот так хорошо. Не очень гладко, зато правильно.

 Оля у него уже третья любовь. Первой была соседка в Бабаксиньиной деревне, дочка тракториста Павла Лавриновича, Надюха. Лет ему тогда было совсем мало, задолго до школы. Полюбил её Миша всерьёз и пошёл к Лавриновичам на двор, свататься.

 - Дядь Паш, ты к ноябрьским праздникам гони самогонку и борова коли. Я сватов пришлю и на вашей Надюхе жениться буду.

 Дядя Паша серьёзно и внимательно выслушал его. Отложил в сторону косу, которую отбивал к завтрашнему сенокосу, и в знак согласия пожал руку.

 - Договорились. И самогонки нагоню, и борова заколю. Только и ты уважь мою просьбу. На свадьбу штаны переодень, а то неловко, сам понимаешь, жениху на свадьбе в мокрых штанах быть.

 Миша пообещал и на том порешили. А решение скрепили ещё одним рукопожатием.

 Но в Ленинград его в том году забрали рано, ещё в сентябре, и потому свадьба не состоялась. А к следующему лету любовь к Надюхе забылась.

 Вторая любовь, одноклассница Валя Финаровская. В третьем классе в неё были влюблены почти все мальчишки–одноклассники. Миша видел, что Финаровская девочка красивая, но сердца его она не трогала. Ему больше нравилась Галя Плетнёва. Однако мальчишки уговорили: все они влюблены в Вальку, а он что ли, особенный. Согласился, уступил товарищам, полюбил её недели три и перестал. Неинтересная любовь, когда не по сердцу, а по уговорам.

 И сама Валька виновата, что её разлюбил. На уроке пения спросила певичка.

 - Кто может своими словами объяснить разницу между высокими и низкими нотами.

 Миша поднял руку и объяснил, как понимал.

 - Высокие это писклявые, а низкие — бубнивые.

 Улыбнулась учительница, засмеялись ребята и Валька со всеми вместе. Обиделся Миша — он в неё влюбился, а она над ним смеётся, куда ж это годится! И к обеим стал равнодушен, и к Финаровской, и к Плетнёвой. И ни капельки не пожалел — летом переехала жить в Ленинград Оля Воробьёва.

 Олю Воробьёву, троюродную племянницу Бабаксиньи и деда Матвея, дочку дяди Тихона и тёти Фроси, Евфросиньи Романовны, он знал давно. Она с родителями жила недалеко от Бабаксиньи, в деревне Ильино Борисоглебского сельсовета и они не так уж редко виделись. Однако, первый раз всерьёз обратил на неё внимание, когда она и тётя Фрося приехали в Козий Брод попросить Бабаксиньиной помощи, помочь Ольге устроиться в Ленинграде. Вот тогда она ему понравилась. А полюбил по–настоящему, когда та переехала в Ленинград.