Шелестят паруса кораблей

Наутро Константинов был в полном порядке и шутил, что за такую порцию согласен нырнуть еще раз.

Обычно русские суда приходят в Петропавловск с запада. «Камчатка» пришла с востока. В Петропавловске было воскресенье, на «Камчатке» была суббота. Это породило много шуток.

Визит офицеров к Рикорду по календарю Головнина приходился на воскресенье. Но по дороге разобрались, что воскресенье уже прошло и, следовательно, у начальника края день присутственный.

Начали с извинений.

— Прошу вас, господа, — приветствовала нараспев, по-украински Людмила Ивановна. — Ваш приход сам по себе праздник. Петр Иванович так рад, так рад... Сегодня я не отпущу вас. Вы столько должны рассказать нам.

— А вы еще больше! Чуть ли не год мы ничего не знаем, что творится на свете.

— Новости у нас пятимесячной давности. Правда, генерал-губернатор Иркутска обещал, что почта теперь будет ходить быстрее. Колесных дорог здесь нет.

— Зато колеса мы вам привезли, уважаемая Людмила Ивановна. Настоящая губернаторская коляска!

— Первые колеса на этой земле! Местные ведь никогда не видели колеса.

— Было бы колесо, а дорога будет, — заметил Литке.— Для одной коляски! Да я тогда на нее никогда не сяду.

— Как вам здесь живется? — начал расспрашивать Г оловнин. — Трудно?

— Только не для Людмилы Ивановны, — вмешался Калмыков. — Она у нас особенная.

— Не знаю, что бы я делал без просвещенной помощи Людмилы Ивановны, — заявил молчавший до сих пор средних лет штаб-лекарь Любарский. — Здесь половина населения больна, и Людмила Ивановна готова помогать всем.

— Вот и вы туда же... — покачала головой госпожа Рикорд. — Я здесь одна европейская женщина, и я должна помочь этим несчастным людям. — И она обратилась к морякам: — Не знаю, как благодарить вас за фортепьяно! Как вы добры ко мне!.. Фортепьяно на Камчатке!

— Вы, Василий Михайлович, были здесь несколько лет назад, — повернулся к Головнину Калмыков, — вам будет особенно интересно посмотреть и сравнить. Теперь у нас есть больница и врачи. Сухим путем мы получили лекарства, инструменты и материалы. Да вы еще подвезли. Врача Любарского знают и ценят. Больных в Петропавловск везут за сотни верст. А Людмила Ивановна мечтает изменить природу. Полюбопытствуйте, какую она здесь соорудила оранжерею. Она уверена, что со временем удастся вывести семена овощей и злаков, пригодных для здешнего климата.

— Главное, — сказал Головнин, — и Людмила Ивановна и Петр Иванович сумели вдохнуть веру в успех. Честь и хвала им обоим!

— Совсем захвалили, — улыбнулась Людмила Ивановна и посмотрела на мужа. — Вот я за него боюсь. Бьется нередко как рыба об лед. А сочувствия...

— Сочувствия! — загорелся Матюшкин. — Да на вас надо молиться!

— Эх, юноша! — с горечью сказал Рикорд. — А знаете ли вы, зачем многие дельцы и чиновники едут на Дальний Восток? За наживой. А откуда может быть нажива? Ударишь одного, другого по рукам — жди запросов из Охотска, потом из Иркутска и даже из Петербурга.

— Представляю себе! — мрачно произнес Василий Михайлович. — Но не всегда будут в чести нынешние руководители российского флота, и не вечно же такому моряку, как ты, сидеть на штатском месте.  

Литке смотрел на Людмилу из-за чахлой пальмы. Он видел ее профиль, простой узел волос. Гармоничность ее манер, мягких, скупых движений восхищала его. Она была пришелицей из иного, покинутого надолго, но незабытого мира. Людмила Ивановна беседовала с Головниным, и, видимо, разговор был интересен обоим. Василий Михайлович не выглядел, как обычно, суровым. Он склонился к собеседнице, внимательно слушал ее. Временами он поднимал руку, но тут же опускал ее на колено и, не сводя глаз с возбужденного лица Людмилы, так ничего и не сказав, продолжал слушать.

«Чем она его так заинтересовала, — подумал Литке, — эта женщина, добровольно покинувшая петербургский свет?»

Людмила обежала взором всю комнату и, не найдя ничего, требующего срочного вмешательства хозяйки, продолжала говорить. Головнин только покачивал своей плохо причесанной головой. Он, видимо, соглашался со всем, что говорила его собеседница.

«Интересно послушать, о чем они беседуют», — подумал Литке, и в это время заметил Матюшкина, сидевшего в самом отдаленном углу обширной комнаты. Он хотел было позвать его, но тут же передумал и еще глубже уселся в кресле.

Матюшкин сидел неподвижно. Но вся его мягкая, нескладная фигура приобрела определенность, законченность и даже целеустремленность. Его глаза были прикованы к одной точке, к одному видению, и этим видением была, конечно, Людмила Ивановна. Так можно смотреть на первый луч восхода после полярной ночи.

«Бедняга Федор третий! — со всем пониманием и сочувствием подумал Литке. — Такая встреча при его характере — это даже не испытание, это трагедия».

Ему захотелось помочь другу. Но как? Да и следует ли врываться в душевный мир человека, переживающего озарение, какими не часто балует жизнь?

Литке все же подошел к Матюшкину.

— Как спал, Федор? — спросил он.

Матюшкин посмотрел на друга, точно возвращаясь из страны мечтаний